Запретные цвета
Шрифт:
— Я не видела его полтора месяца, — произнесла она. — Как будто день прошел. За все время я ни разу не подумала о нем.
Один месяц и еще полмесяца! Чем занимала себя Кёко? Несчетные танцы. Несчетные фильмы. Теннис. Несчетные покупки. Она посещала вместе с мужем всевозможные вечеринки, устраиваемые Министерством иностранных дел. Красивые гостиные. Шоферы. Фантастическое количество бесполезных аргументов в защиту множества влюбленностей и адюльтеров. Бесчисленные прихоти и бесчисленные случайные затеи, возникающие за домашними делами…
Например,
Жизнь ее была завалена несметным количеством всякой рухляди, подобно той лакированной шкатулке, куда она складывала большие и маленькие английские булавки с тех пор, как заболела в девичестве манией собирательства. Жизнью Кёко двигало почти то же самое воодушевление — иначе говоря «экзистенциальная лихорадка», — что и жизнью какой-нибудь простой бедной женщины. Если жизнь Кёко и называется «серьезной», то это нисколько не вступает в противоречие с ее легкомыслием. В своей серьезной жизни, никогда не ведавшей нужды, она кое-как находила выход из затруднений.
Точно бабочка, залетевшая в комнату и порхающая, не зная, из какого окна ей выбраться наружу, Кёко неугомонно вращалась в своем внутреннем мирке, именуемом жизнью. Не всякой глупенькой бабочке дано понять, что комната, куда она случайно залетела, это ее собственная комната. И вот однажды истощенная бабочка шарахается в живописную рощу картины и падает замертво.
Еще ни один человек не видел Кёко в оцепенении, подобном оцепенению бабочки, когда она свалилась бы с широко раскрытыми глазами, растерянная, в беспамятстве. Никогда не было такого, чтобы муж ее подумал бы: «Ну вот, опять началось!» Или чтобы ее друзья, кузины или кузены подумали: «Она снова влюбилась — ну, это на полдня, не более!»
В клубе зазвонил телефон. Пришел охранник с главного входа спросить, можно ли выдать пропуск посетителю по имени Минами. Вскоре Кёко увидела сквозь сосновые ветви Юити, шедшего со стороны каменной стены. При своей щепетильности и самоуважении она была удовлетворена, что юноша пришел сюда, на тщательно обдуманное место встречи, точно к назначенному времени. Это давало ей достаточно оснований, чтобы простить ему пренебрежение к ней. Однако она не осмелилась подняться с кресла; растопырив перед собой пальцы с ярко накрашенными ногтями, она поклонилась
— А ты изменился за тот недолгий срок, пока мы не виделись, — сказала она, словно извиняясь за то, что смотрела ему прямо в лицо.
— Каким же образом?
— Ну, стал прямо как зверь лесной.
Юити громко рассмеялся от этих слов. Кёко смотрела на его смеющийся рот с белыми зубами — как у плотоядного животного. Прежде он озадачивал ее еще больше; он казался ей куда более взрослым человеком, и все же ему не хватало уверенности. Однако теперь, когда из тени сосен он размашисто вышел на солнце, позолотившее его волосы, когда пружинисто прошел вперед — шагов двадцать — и замер, по-юношески держась настороже, в нем угадывались повадки молодого одинокого льва, в котором клокотала животная жизнестойкая сила.
Казалось, будто в нем что-то проснулось внезапно, оживилось и выскочило навстречу свежему ветру. Его чарующий взгляд завораживал Кёко, он был неотступным, бесподобно нежным и в то же время грубоватым и сдержанным. Этот взгляд говорил о его желании.
«А он весьма преобразился за это короткое время, — заметила Кёко. — Это, должно быть, благодаря попечению госпожи Кабураги. Ну, вот и мой час настал! Их отношения распались, он бросил работать на ее мужа, и, пока госпожа Кабураги в отъезде в Киото, я должна сжать весь этот урожай!»
Они не слышали сигналов автомобилей, проезжающих вдоль крепостного рва за каменной стеной. Они слышали лишь ритмичные удары теннисных мячей и ракеток. Счастливые голоса, выкрики, короткие смешки и прерывистое дыхание. Изредка ударяли по ушам вялые, томные звуки, выталкиваемые из гортани в пыльную атмосферу.
— Что у тебя сегодня, Ютян, насчет свободного времени?
— Я свободен целый день.
— А что за дело у тебя ко мне?
— Ничего особенного. Я просто хотел повидаться с тобой.
— О, как это мило с твоей стороны!
Они посовещались и приняли легко предсказуемый план развлечений: синематограф, ужин, дансинг. Но сперва им захотелось прогуляться немного пешком, пусть для этого им пришлось бы проделать окружной путь, прежде чем они покинут Императорский дворец через ворота Хиракава. Их путь пролегал по второму древнему валу вдоль клуба наездников, через мост за конюшней; затем дорога поднималась на третий древний вал возле книгохранилища и выходила к воротам Хиракава.
Когда они тронулись в путь, подул легкий ветерок. На щеках Кёко вспыхнул бледный румянец. Она забеспокоилась, как бы не простудиться. Все же на улице стояла весна.
Ее наполняла гордость оттого, что рядом с ней вышагивает красивый молодой человек. Его рука время от времени терлась о ее руку. И тот факт, что ее сопровождал красавчик, внушал ей мысль, что они симпатичная пара. И то, что она любила Юити, служило ей надежным залогом того, что она тоже красивая женщина. С каждым ее шагом розоватая подкладка незастегнутого элегантного темно-синего пальто мелькала, подобно яркой прожилке киновари.