Запретные игры
Шрифт:
— Видишь собак? — низким тоном спрашиваю у нее, обхватывая стройную талию. Сожму немного сильнее, и она сломается. Такая хрупкая. Кукла, которой управляют. Жаль, я бы сам хотел такую марионетку. А она чужая игрушка.
— Да, — кивает, всматриваясь в стаю питбулей, которых выпускают гулять по двору каждую ночь.
— Это бойцовские собаки, они созданы для того, чтобы рвать своих жертв. Они выведены и рождены для этого. Натасканы на агрессию. Это животные особой породы, — поясняю ей. Расслабляю пальцы на ее талии и веду ладонями вниз, к упругим
Надя всхлипывает, когда я сжимаю эти бедра. Такая чувствительная. Кровь кипит. Я сейчас могу сделать с ней все что угодно. Например, поставить на колени и заставить мне отсосать. Она будет давиться слезами, но не скажет нет. И я хочу. Но не сегодня. Мы еще поиграем, моя пугливая киска. Я даже дам шанс.
Воспользуешься ли ты им?
— Как ни воспитывай их, ни корми, ни ласкай, в один прекрасный момент могут перегрызть горло. И никто не виноват, это их природа. Так вот, они не ухаживают за сучками, не облизывают их, не ласкают и не приручают, они просто вгрызаются им в холку зубами и дерут, пока не удовлетворятся, — усмехаюсь я, обхватываю ладонью ее тонкую шею, немного сжимая. Я чувствую, как ее тело содрогается, ноги подкашиваются, а пульс под моей ладонью учащается.
Я не душу ее, воздуха достаточно, но Надя инстинктивно глотает кислород. Уверен, что ей кажется, что она задыхается. Психосоматика. Страх показывает ей то, чего нет. И это тоже меня подогревает. Намеренно вжимаясь пахом в ее попку, демонстрируя свое желание и то, что я могу сейчас с ней сделать, вжав лицом в стекло.
— Так вот, киска моя, — притворно ласково произношу я и веду носом по ее виску. — Я тоже животное той же породы. Без вариантов. Я просто беру и трахаю, удовлетворяя животные потребности. Или так, или никак, — прикусываю мочку её уха. Девочка сглатывает. — Или ты сейчас выходишь из этой комнаты, и мы прощаемся навсегда, или играем по моим правилам, без ужимок и жеманств. Я даже буду великодушен и дам тебе минуту подумать, — расслабляю ладонь на ее шее, поглаживая пульсирующую вену большим пальцем.
Девочка всхлипывает, когда я другой рукой сжимаю ее грудь. Грубо сжимаю, ибо давно привык не сдерживаться.
— Я… я… — заикается.
Куда ты влезла, мышка?
Кто, бля, тебя запустил в клетку к хищникам?
Зачем?
— Не было у меня никаких мужчин! — уже нервно, со злостью выдает она. А характер есть. Что тоже забавно.
— То есть ты девственница?
— Да! — отчаянно произносит она.
— Неожиданно.
Даже так, решили меня на целку взять? Какой подарок. И я им воспользуюсь, только отдачи не будет.
— Поэтому не могу так сразу… — шепчет она.
— Решила продать невинность подороже? Не размениваться на пацанов?
А девочка молчит.
В принципе, я прав, только продаёт она целку не мне, кому-то другому. И мне хочется отхлестать ее за это по щеками, а ещё лучше – швырнуть на диван и выпороть ремнем.
— Ладно, убедила, покупаю, — усмехаюсь, отпуская ее.
Отхожу к столу, беру свой стакан и
— Массажи отменяются, я нашел себе более профессионального массажиста. Как будет время, я тебе позвоню.
Открываю дверь.
— Витя! — подзываю охранника. — Проводи девушку, пусть Тимур отвезет ее домой.
Надя разворачивается, быстро моргая, словно пытается не зарыдать.
Вот это драма. Смешно.
— Свободна пока, иди! — велю ей.
И она буквально выбегает из комнаты, хватая пальто, забывая свой кейс. Беги пока, киска.
Мне надо, чтобы твои хозяева заглотили и переварили пока мою наживку. А дальше я решу, что с тобой делать…
Хватаю телефон, вызывая Веронику, и трахаю ее всю ночь, воплощая все, что нафантазировал с девочкой. Только особого удовольствия не получаю… Потому что не тот запах, не та кожа, и нет страха и невинности в глазах.
Глава 9
Надежда
— Что именно он сказал, повтори слово в слово, — с горящими глазами допрашивает меня Эдик.
— Дословно я не помню.
— Ты хоть что-то можешь сделать нормально? Это ты не можешь, то – не хочешь, другое – не помнишь! — психует. — Как ты вообще такая дожила до двадцати лет!
— Какая? — нервно спрашиваю я, потому что обидно. Сколько можно меня оскорблять! Сколько можно тыкать в мою никчёмность!
— Ни рыба ни мясо, — кидает мне Эдик, снова противно хлебая чай из моей кружки. Естественно, я его не приглашала и не угощала. Он зашёл сам, открыв дверь своими ключами, и сам заварил себе чай. — Ну, говори, что помнишь, — поторапливает меня.
— Он сказал, что думает принять предложение Самарцева. А «Техстрой»…
— Точно фигурировала эта фамилия и эта организация? — прищуривается Эдуард.
— Да, я повторяла про себя, пытаясь запомнить.
— И? Что дальше? Что с «Техстроем»?
— Он продолжит делать вид, что его интересует эта организация, но будет готовить документы по Самарцеву.
— Всё?
— По сути, да.
Морщусь, когда Эдик снова шумно отхлебывает чай. Как можно так противно пить?
— Что, бля, значит «по сути»?! — психует Эдик, повышая голос.
На меня никогда никто не кричал. Ни родители, ни бабуля, ни учителя. Поводов не появлялось, я была послушной и прилежной. И поэтому от повышенного голоса у меня всегда звенит в ушах, и я начинаю теряться.
— Он матерился! — тоже повышаю голос, а это уже защитная реакция.
— Ясно. Смотри, какая ранимая, — приторно усмехается. — Это всё, конечно, хорошо… — задумывается, подозрительно меня осматривая.
— Это то, что ты хотел знать? — решаюсь спросить в надежде.
— И это тоже. Но все только начало.