Запретные наслаждения
Шрифт:
Глава 29
Мадлен была прекрасной актрисой, любимицей публики, но после слов леди Харкасл она настолько растерялась, что раньше, чем придумала, как ей незаметно покинуть бал, ее пригласили на танец.
Она была вынуждена согласиться на кадриль, два рила и один кантри, прежде чем настала очередь Фергюсона. И пока она этого дожидалась, собственное тело предало ее. Легкие отказались питать организм кислородом, у нее закружилась голова, корсет впился в ребра, сердце очутилось где-то в горле, а перед глазами взмахнули темной вуалью в алых блестках. Пожалуй, впервые в жизни она вынуждена была признать практическую пользу этикета:
Наконец, когда партнер, выполняя фигуру кантри, приподнял ее над полом, она вновь увидела Фергюсона. Прислонившись к стене, он смотрел прямо на нее. Опустившись на пол и потеряв его из вида, она разволновалась пуще прежнего. Знал ли он уже о нелепом слухе?
Хотела бы она ощущать то спокойствие, которое исходило от него: в ярком свете люстры ни одна тень не омрачала его лицо, а легкая улыбка была приветливой, но не чересчур.
Как можно было подумать, что он убийца?
Под конец кантри занес ее далеко от Фергюсона, зато близко к лестнице, в сторону которой Мадлен бросила тоскливый взгляд. Разумеется, Августа знала о слухах, но, если бы она увела Мадлен пораньше, это только укрепило бы общество во мнении, что Стонтоны относятся к этим слухам всерьез. Она совершенно не обращала внимания на болтовню кузена, будучи озабочена только тем, чтобы выровнять дыхание. Если у мадам Легран она могла убедительно изобразить смерть, то, определенно, сможет изобразить равнодушие. По крайней мере, изображать его до тех пор, пока ей не удастся сбежать.
В голосе кузена Фредерика появились нотки раздражения. Он был достаточно влиятелен и богат, чтобы если не завладеть всем вниманием дамы, то хотя бы привлечь его, и достаточно молод, чтобы еще надеяться на подходящую партию. Но первое впечатление портил безвольный подбородок, а потом — неумная болтовня, так что капитал оставался чуть ли не единственным его достоинством.
— Если вы и с герцогом будете столь же холодны, вряд ли он задержится в вашей постели, — усмехнулся он.
— Вряд ли об этом стоит беспокоиться именно вам, — бросила Мадлен, не глядя на него.
Он взял понюшку табака.
— Я был удивлен, когда услышал о вашем романе с членом королевской семьи. Но теперь, когда стало известно о его невменяемости, все стало на свои места.
Быстро повернувшись к нему, она шалью, как хлыстом, едва не выбила табакерку у него из рук, так что по меньшей мере половина ее драгоценного содержимого была буквально пущена на ветер. Кузен хотел было возмутиться, но одного взгляда на лицо Мадлен оказалось довольно, чтобы он передумал.
— Фергюсон — самый разумный человек из всех, кого я знаю, — заявила Мадлен, и в ее голосе прозвучала столь явная угроза, что она сама изумилась. — Я буду признательна, если вы прекратите распространять слухи, не имеющие никаких оснований.
Он поднял руки в шутливом жесте капитуляции.
— Как скажете, кузина. Но когда он бросит вас, увлекшись другой добычей, не просите меня потанцевать с вами.
С этими словами Фредерик побрел прочь, унося с собой изрядно опустевшую табакерку и уязвленное самолюбие. Мадлен помрачнела. Если Фредерик, который редко интересовался чем-либо, кроме модных
Она готова была убить Каро, которая, определенно, стояла за всем этим, руководствуясь, по-видимому, единственным мотивом — помешать Фергюсону обрести счастье. Но Мадлен не могла себе этого позволить даже в воображении: не хватало еще, чтобы и ее, и Фергюсона осуждали как убийц.
Фергюсон вынырнул из толпы, его голубые глаза пылали — возможно, что и гневом, хотя внешне он сохранял такое же спокойствие, какое стремилась изобразить Мадлен.
— Пообещай мне, пожалуйста, что после свадьбы мы возьмем паузу и какое-то время не будем посещать балы. Лет десять, — произнес он, целуя ей руку.
Он сделал вид, что совсем недавно не бросал ее посреди гостиной на растерзание сплетницам, и она ему подыграла, поскольку неприятность, обрушившаяся на них, была весьма серьезная.
В иных обстоятельствах она бы рассмеялась его шутке, хотя его титул и обязательства как члена Палаты лордов делали посещение балов необходимостью. Но теперь она оцепенела, сжав его руку. Если распространение слухов не пресечь, им действительно придется забыть о балах. Их просто перестанут принимать.
— Что с тобой, Мад? — спросил он. — Ты нездорова?
Новая волна тошноты подкатила к горлу. Пикировка с Фредериком отвлекла ее, но теперь волнение вернулось, причем удвоенной силы.
— Ты не возражаешь, если мы не будем танцевать? Я бы хотела поговорить, если возможно, наедине.
Он повел ее к нише эркера, из окон которого открывался прекрасный вид на сад леди Андовер. Они оставались на виду, но никто бы их не услышал, разве только подойдя вплотную. Однако по тому, как их сторонились, было понятно, что им вряд ли помешают.
Когда он усадил Мадлен на скамью и прислонился к стене, скрывая ее от взглядов недоброжелателей, на его лице отразилась мрачная решимость, которую он удачно скрывал на публике. Теперь он вовсе не походил на бесшабашного повесу. Это был сиятельный герцог, явившийся из легендарных времен, который приготовился к суровой битве за свои владения.
Холод пробрал ее до костей. Шелковое платье не спасало от этого холода, который зародился не снаружи, а внутри нее. Его сосредоточенный взгляд напоминал ей о той ночи в театре, когда он спас ее от Вестбрука. Воин вернулся, а она была тем трофеем, за который он будет сражаться.
Он сорвал с нее перчатки эффектным жестом, не имеющим ничего общего с обольщением — хотя в иной ситуации, она, возможно, и сочла бы его эротически окрашенным, — и, растирая ей руки, спросил:
— Что случилось, Мад? Если бы мы оба не находились последний час в одном и том же помещении, я бы предположил, что кто-то скончался у твоих ног.
— Почему ты так решил?
— У тебя неровное дыхание, зрачки расширены, холодная влажная кожа — все это признаки пережитого потрясения.
У нее на глаза навернулись слезы. Он такой заботливый, волнуется за нее! Разве не дикость считать этого человека убийцей? Ей было еще больнее от того, что она ничего не могла сделать, никак не могла повлиять на мнение света.
— Скажи мне, — тихо потребовал он.
Ее охватила паника. Никогда прежде она не была в ситуации, когда обстоятельства столь явно грозили раздавить ее своей неуправляемой мощью. Разве только смерть родителей вызвала у нее такие ощущения. Но тогда она была слишком мала, чтобы пытаться чем-либо управлять. Она закрыла глаза: произносить столь чудовищные вещи, глядя на него, было слишком.