Запретные удовольствия
Шрифт:
– Да это Ведьма!
– увидев гадальные кости, сказал старший из троих приехавших, расписной удалец лет двадцати восьми, с золотыми зубами, весь дорогой, напряженный и очень опасный.
– Мне ее Дядя описал.
– Алексей Никитич?
– переспросил маленький ублюдок.
– Он что, сам не приедет?
– Нет, занят, - ответил удалец, который скорее всего и был тем самым Племянником.
– Что с ней делать?
– спросил старший из собачьих охранников.
Мужчина поглядел
– Я же предупреждал, Таня, - произнес он вкрадчиво, и я только теперь узнала его голос, - не лезь в наше корыто. Здесь воняет. А теперь ты не только нанюхаешься.
– Он обернулся к старшему.
– В вольер, вместе с Косым. Идите выгрузите. Чтоб к утру и следов не осталось.
До меня медленно доходил смысл сказанного, пока хлопали дверцы машины и стихал звук мотора.
Все это время парни стояли не двигаясь. Затем мужчина обернулся ко мне, ухмыльнулся нехорошей улыбкой и кивнул своим молодчикам.
– Ну что, ребята, начали, - бесстрастно проронил старший.
Первый из парней методично и бесстрастно содрал с меня одежду, порвал трусики, раздвинул ноги, которые держал второй, тут же вошел в меня - я вздрогнула от боли, стиснула зубы - и столь же методично продолжал.
Я лежала замерев, пытаясь расслабиться, сдержать растущую ненависть и протест, еле удерживая ноги от того, чтобы дернуться и резко распрямиться прямо ему между ног.
Стараясь не обращать внимания на боль, я, не сопротивляясь, искала выход. И не находила его.
Вольер. Бешеные голодные псы. Я и какой-то Косой.
Лишь прошептала "не надо...", когда меня поворачивали спиной специально для маленького ублюдка, но относилось это не к его потугам...
Они даже отпустили меня, похлопав по ягодице - "за послушание", и не стали завязывать рот липкой лентой, как таращившемуся на нас связанному Косому - грузному мужчине лет сорока с глазами, полными ужаса.
Мне дали набросить на себя мою куртку и надеть штаны.
Я прижала руки к животу, который горел изнутри, словно ободранная напильником рана, и послушно поплелась за ними.
У самого стола не выдержала, упала. Меня пнули, с руганью велели подняться. Помогли, обхватили, резко дернули вверх;
Поднимаясь, я ухватилась за кромку стола, качнулась и нащупала иглу, небрежно брошенную в сторонке от изъятых у меня вещей. Пьяным движением ухватила ее и поплелась дальше, прижимая к низу живота.
В холодной ночной темноте спрятала иглу, проколов, словно булавкой, штанину.
Нас подвели к бетонному приземистому зданию с железной дверью.
Мужчина что-то мычал, пытался сказать.
Парни не отвечали.
Старший открыл дверь. Косого швырнули
– Не надо!..
– слабо взмолилась я, хватая их за одежду.
Они молча отворачивались, не очень решительно подталкивая вперед.
– Чего ж ты хочешь, дура?
– сказал старший.
– Не надо было лезть. Я могу только стукнуть тебя сам, а потом бросить ТУДА. Хочешь?
Я отрицательно мотнула головой, мучительно простонала:
– Не надо!
– Жить хочется, сука?!
– внезапно ощерился коротышка, искаженным лицом нависая надо мной.
– Проси!!
– Он схватил меня за волосы, дернул так, что из глаз брызнули слезы, я, содрогаясь, заревела:
– Пусти!
– Проси, сука!!
– завизжал он, свободной рукой ударяя меня по лицу.
– А то мы посмотреть, как тебя жрать будут, не можем, собачки резвые решеточки ломают, приходится стеночки строить! Проси!!
Один из парней схватил недомерка тяжелой рукой и отшвырнул в сторону.
– Кончай!
– сказал старший. И неожиданно толкнул меня вперед.
Я пролетела три шага и упала.
Дверь закрылась с тройным щелканьем замков.
Опустошение и ужас навалились вместе с темнотой, но тут же я услышала мычание связанного и бросилась к нему.
Судорожно срывая узлы веревки, я, кажется, даже завыла от возбуждения. Мне вторил скрежет отодвигаемой плиты.
Веревка подалась в полной темноте, мужчина начал подниматься, когда я почувствовала сильный собачий запах.
Откатилась в сторону, нащупывая иглу, - и тут же страх улетучился окончательно, уступая место бешеной ненависти. И желанию ЖИТЬ.
Я подалась назад, почувствовала угол комнаты, прижалась к стене.
Впереди раздался полный ужаса и боли крик мужчины, потонувший в стенах каменного мешка, там боролись - боролись насмерть.
Собаки рычали, ревели, клацали челюстями. Несколько секунд - и крики Косого стихли. Теперь раздавалось только громкое чавканье и хруст раздираемой плоти. Трясущейся рукой я нащупала три комочка, вынула их. И по одному швырнула в ту сторону, где утоляли голод псы.
Я не двигалась, только все сильнее и сильнее дрожала, без сил оседая на пол.
И через несколько секунд услышала, как мощные лапы скребут землю в моем направлении.
Я не знала, почуют ли мой страх эти псы, бешеные от горячей свежей крови. Я не знала, спасет ли меня чертов Ванин раствор и ядовитые капсулы, но точно знала, что капсул три, а собак четыре.
Впервые в жизни я с такой ошеломляющей ясностью представила, что могу умереть. Умереть, раздираемая на части проклятыми тварями!