Запруда из песка

Громов Александр

В общем, медитации не получилось. Вагон бежал быстро и строго по расписанию доставил меня в Шаблино – один из столичных «спальных» районов, где помещалась наша с Настасьей двухкомнатная квартирка. Хороший район, и вид из окна на Тверцу. Почему-то она всегда радовала меня больше Волги. Может, потому, что Волга в столице еще не великая водная артерия нашего отсека, а так, не шибко полноводный намек на нее?

Жена была на вахте – из динамиков компьютера доносилось песнопение, на объемном экране тоже что-то происходило, я не стал смотреть. На коленях у Настасьи помещалась распечатка – наверное, той самой песни, что она слушала,

а в руке имелся красный маркер. Отбивая ножкой такт, она сверяла прослушиваемый текст песни с напечатанным на бумаге. Гм, не хотел бы я служить цензором. Скучно. В моих делах тоже хватало рутины, но ее хотя бы стоило терпеть.

При моем появлении жена кивнула мне и приложила палец к губам – погоди, мол, не мешай. Я и не собирался. Иногда приятно, когда тебя встречают и тебе рады, однако вахта есть вахта. Святое. Это потом, когда отцепишь от лацкана значок, становишься просто человеком, и козырять тебе никто не обязан.

Снимая китель, я на всякий случай проверил, не забыл ли я отцепить значок. Не забыл.

Песня кончилась. Насколько я понял, в ней было что-то о порхающих мотыльках и свободе вольного полета – короче, ширпотреб с претензией. Музычка, впрочем, приятная.

– Привет! – Настасья подошла, переваливаясь, чмокнула меня в щеку. – Что скажешь?

– О песенке или вообще?

– Сначала о песенке.

Я скривил кислую рожу.

– Объявят крамолой, а тебе – взыскание, если пропустишь. Но я бы пободался.

– Вот и я думаю, что крамола, – созналась жена. – Значит, запретить?

Меня всегда бесили люди, ищущие у других не информации, а готовых решений. Как будто другие обязаны им подсказывать! Если бы не положение Настасьи, вклеил бы я ей словесно по первое число – неделю бы дулась. Но я посмотрел на ее живот и сказал убежденно:

– Наоборот. Нет никакой крамолы. Какая же это крамола – мечтать о свободе? Ткни пальцем улитку – она спрячется в свою завитушку, но хорошо ли ей там? Сжаться ей необходимо, а мечтать распрямиться – позволительно. Как и нам. Я бы сказал, что это даже необходимо.

– Значит, разрешить? – спросила жена с сомнением.

– Разрешишь – огребешь взыскание, – предупредил я. – Твои дуроломы всего боятся. Дребедень ни о чем они пропустят легко, а текст с мыслью, отличающейся от официальной, но не противоречащей ей, – ни за что. Рогом упрутся. Баллон на тебя покатят. Хотя дребедень как раз опаснее. Может, из-за таких вот перестраховщиков чужие и угостили нас давеча астероидом. Окостеневшая система – будущий труп, она не нужна ни нам, ни чужим.

– А мне что делать?

– А ты сама кати на них баллон. Еще поглядим, кого из вас разжалуют.

– Мне сейчас только бочки и катать… – Жена погладила себя по круглому животу.

– Напиши толковое обоснование, – пожал я плечами. – Умеешь ведь?

– Лучше ты.

– Подредактировать готовый вариант могу, а писать – извини. Некогда.

– То-то ты раньше времени с вахты пришел, – встревожилась жена. – У тебя неприятности?

– Наоборот, приятности. Новое назначение. Много работы.

– Надолго?

– Как получится. В случае удачи – быть мне полковником. Но недолго.

– Почему недолго?

– Потому что произведут в генералы и увенчают лаврами. Сможешь тогда говорить своему начальнику все, что о нем думаешь, и он только утрется.

– А-а… – протянула Настасья не то с надеждой, не то с

недоверием – у нее не всегда поймешь. – Ну, поживем – увидим… Ты обедал?

– Не-а. Берегу талию.

– Я тебе суп разогрею.

– Не надо, – сказал я. – Сытый я глупый и заснуть могу.

– Опять на диван завалишься?

– Точно. – Я так и сделал. – Вот теперь я на своем месте.

– Так голодный и останешься?

– Полно, полно, Лизанька, ступай, – механически пробормотал я, витая мыслями уже далеко.

– Что? – спросила жена.

– А?

– Что ты сказал? Какая Лизанька?

– Выдуманная, – нашелся я. – Это цитата из одной логической задачи. Потом объясню, если захочешь. А теперь не мешай, я занят.

Если бы я сказал «из анекдота», мне пришлось бы с ходу выдумывать этот анекдот, а до логических задач Настасья не охотница, так что я мог не напрягать мозги попусту. Вот ведь какое дело: шевелится во мне еще та память, глубоко засела, провоцирует меня порой на бессознательные фразы и поступки. Помню я Лизаньку и крепко виноват перед нею. Не дал я ей счастья.

И Настасье не дам. Чувствую это. Они ведь похожи – та моя жена и эта. Обе добры, не слишком умны, зато и не вздорны, а главное, умеют не мешать. Что еще надо?

Мне – ничего. Это прежнему Фролу Пяткину захотелось бы много большего, а нынешнему хорошо и так.

Только когда Настасья вышла, я сообразил, что не спросил ее, гуляла ли она сегодня, дышала ли воздухом и как вообще себя чувствует. Зря это я. Ну да и вечером проявить наружную заботу будет не поздно. Толку от нее – ноль, но Настасье будет приятно.

В следующую секунду я уже думал о деле. Масштаб задачи и восторгал меня, и пугал. Тем лучше. Хорошенько испугаться – это я люблю. Испуг меня заводит. Не понимаю тех, кто способен мыслить без эмоций, – арифмометры они, а не мыслители. За малыми исключениями науку двигают вперед страстные люди, а не снулые рыбы. Прощай, прежний снулый Фрол Ионыч! Не всплакну о тебе.

Вот, кстати, еще одна загадка природы – переселение душ. Почему природы? Да потому что бога с его своеволием тут не надо – просто мировой порядок таков. Очередной закон натуры. О нем пока лучше молчать, но когда-нибудь я его расколю, если только доживу. Вот это настоящая задача! Сочная, вкусная, и уж куда трудней, чем выяснить, за какие грехи чужие роняют на нас астероиды.

Но я уже думал о другом. То есть не совсем: мне пришло в голову, что легкомысленная фраза, сказанная мною жене об астероиде, возможно, не такая уж легкомысленная. Не исключена связь между трусливым начальством моей жены и стоящей передо мной задачей. Цензура, несомненно, нужна, кто спорит. Должен же кто-то отсеивать хоть часть той шелухи, что лезет на экраны, страницы и в микрофоны. Идеологическая цензура, в общем, тоже нужна – даже теперь, когда Экипаж един и крепок. Вопрос в том, кто ею занимается и чего хочет на деле, а не на словах. Беда Экипажа в том, что в нем до черта всевозможных контор, а законы Паркинсона еще никто не отменял. Финал известен: до предела раздутые штаты и полная недееспособность, хотя от всех и каждого пар валит. Система, работающая исключительно на себя. Множественные жировики на теле Экипажа. Когда их количество превысит критическое, Экипаж подергается судорожно несколько лет, да и развалится с печальными последствиями. Не хочу дожить до них.