Запуск разрешаю! (Сборник)
Шрифт:
— Товарищ лейтенант, разрешите сбегать домой помыться.
— Взять харчей, теплую одежду.
— Времени навалом.
— Товарищ лейтенант, — смотрели на меня шесть пар честнейших и невиннейших глаз. — Отпустите.
Упрямиться было глупо. Тем паче вчера обещал… С другой стороны, после разговора с комполка возникло у меня нехорошее предчувствие…
— Ладно, — говорю. — Ровно в пятнадцать ноль-ноль встречаемся на развилке перед мостом. Водителю с машиной быть там же в четырнадцать сорок пять. По городу без надобности не шляться. Тем более в вашей партизанской форме. Вино,
— Товарищ лейтенант, о чем разговор, вы же нас знаете…
— Всё. Разбежались.
До чего хорошо дома! Нет, надо пожить в лесу, под мокрым снегом, холодным дождем, чтобы по-настоящему оценить незаметные прелести городского быта. Даже если быт этот устроен в тесной однокомнатной квартирке. Газовая плита, теплая батарея, электрический свет, горячая ванна, радио, телевизор, пахнущие типографской краской свежие газеты с подробностями о наводнениях в далеком Китае. Что еще надо человеку для счастья? И как не хочется уходить, оставлять тихую, уютную щель в серой железобетонной пещере. Нет, не хочется. А надо. Быстренько прощаюсь с женой, целую дочь, уснувшую в кроватке, и выбегаю из дома.
В половине третьего стою в условленном месте. Время есть.
Поздняя осень. Час назад светило солнце. Из окна кухни падающий снег казался светлым и радостным. Теперь, под порывами ветра, — колючим и жестким. Глубокие лужи промерзли до дна. Кочки грязи окаменели вдоль разбитой дороги. Внизу, под мостом, слышится треск и скрежет. Небольшой ржавый буксир отчаянно пробивается на другой берег Северной Двины, раздвигая стальными боками плотную ледяную шугу. Его то и дело сносит к опорам моста. Буксир упирается, становясь против течения. Кажется, это его последний шанс добраться до зимней гавани, чтобы впасть в спячку на долгие полгода.
Я стою на развилке. Стрелки приблизились к четырем. Ни машины, ни бойцов. Вот уже легковушки в конце рабочего дня потянулись из города. На часах — пять. Шинель набухла от мелкого противного снега. Ноги замерзли, портянки увлажнились и скомкались под ступнями. Еще час томительного ожидания — и, наконец, ГАЗ-66 выезжает из-за поворота. Только едет он как-то странно: рывками, галсами и мимо меня. Бросаюсь наперерез. Машина неохотно останавливается. Подхожу к двери со стороны водителя, резко открываю. В нос ударяет густой запах дешевого портвейна. Шофер, наклонившись, криво улыбается. Руль на всякий случай из рук не выпускает. Чтоб не вывалиться. Наконец, пытаясь сохранить равновесие, он достает из-за сиденья початую бутылку:
— Товарищ лейтенант, ы-ык, это вам.
Понятно. Беру стекло и швыряю в канаву. (Да, некультурно.)
— Обижаешь, ы-ык, лейтенант.
Посмотрим, что в кузове. Мать честная! Поверх дров распластаны неподвижные зеленые шинели. Из них торчат бледные лица с остекленевшими глазами. Всюду бутылки с этикетками «777».
Разговаривать не с кем. Да и не о чем. Сам виноват. Кретин.
Сажусь в кабину:
— Значит так, Гаврилюк, — командую водителю. — Едем со скоростью десять кэмэ в час.
— Куды?
— Туды. В расположение части.
— Поэл, не дурак. Могу дать больше газу…
— Не
Включили аварийную сигнализацию. Еле ползем вдоль обочины. Хорошо, что почти нет встречных машин. Рабочий день окончен. Весь транспорт, обгоняя нас, выбирается за город. Гаврилюк то и дело клюет носом. Иногда я толкаю его в бок, чтоб не уснул. Левую руку не убираю с панели. Держу рядом с рулем. Мало ли чего. Гаврилюк снова засыпает. Что делать? Остановиться? Переждать? Или как-то добраться до лагеря? Не явимся к ужину — начнут бить тревогу. Станут искать — проблем не оберешься.
— Гаврилюк!
— А? Что? Я в порядке.
По трассе проехали удачно. Осталось повернуть на лесную дорогу в сторону танкодрома. Еще два километра — и будем на месте. Может, все обойдется. Поворачиваем. Мать честная! Сразу за дорожным изгибом — две черные «Волги», несколько УАЗов и куча начальства в высоких папахах.
— О черт! — от неожиданности Гаврилюк стал протирать глаза и махать руками — сгинь, нечистая сила. Потом ударил по тормозам. Машина дернулась, чихнула и заглохла метрах в двадцати от головной «Волги».
Навстречу нам двинулось несколько папах. Впереди генерал-майор, чуть сзади наш комполка Клячин и еще три незнакомых полковника.
Гаврилюк бросил руль, притворившись убитым.
Надо было что-то делать. Как-то спасать положение. Единственное, что пришло в голову, — резво выскочить, подбежать к начальству и бойко доложиться. Потом, если все обойдется, продолжить движение. «Нельзя, — думаю, — никак нельзя их подпускать к машине!» Я рванул дверь, стараясь быстро выбраться из кабины. Как назло, пола шинели зацепилась за высокий рычаг переключения скоростей. Я вывалился из машины и повис вниз головой. Спина уперлась в высокое грязное колесо. Одна нога оставалась в кабине, вторая зацепилась за дверцу. Шапка упала в снег.
Генерал с офицерами подошли ближе и удивленно остановились. Я решил не отступать от намеченного плана. Главное, держаться бодро и энергично. Конечно, докладывать вниз головой и вверх каблуками было не совсем удобно. Но я дотянулся до упавшей шапки левой рукой и прижал ее к макушке. Свободную ладонь поднес к виску и бодро доложил: «Товарищ генерал-майор, отделение выполняет задачу по доставке дров в расположение части. За время выполнения работ происшествий не было. Лейтенант Богачев». На последних словах шапка с меня свалилась, и я заканчивал доклад, без головного убора. Генерал молча глядел на меня сверху вниз. За ним выстроилась удивленная свита. Пауза неприятно затянулась. Чтобы скрасить неловкость, я кивнул полковнику Клячину:
— Здравия желаю, товарищ полковник.
— Ваш? — спросил генерал и выразительно посмотрел на командира полка. Тот неопределенно дернул плечами.
— Ваш кадр? — тверже повторил генерал.
— Так точно.
— Хорош.
Теперь надо было выручать полковника.
— Товарищ генерал-лейтенант, вы не думайте, я трезвый. Могу дыхнуть.
— У-у, — сказал генерал, — а это уже наглость. Пойдемте, товарищи, посмотрим, что в фургоне.
— Там дрова, — успел крикнуть я. — Можно не смотреть.