Запуск разрешаю! (Сборник)
Шрифт:
Незримая тень генерального секретаря заполнила пространство кабинета. Голос звучал так похоже, что секретарь горкома невольно вытянулся в полный рост. Не в силах перебить докладчика, он выслушал весь Указ. Стоя. До конца. И не без удовольствия.
Прошло два месяца. Текст Указа был давно записан, прослушан и одобрен секретарем горкома. Пленка хранилась в его личном сейфе вместе с особо важными и секретными документами. Были моменты, когда он сомневался в правильности своего выбора. И все-таки количество бессонных ночей,
Как-то незаметно, за чередой монотонных будней исторический день настал. В городском театре собрался партхозактив, ударники труда, гости из областного центра и Москвы. Народ и партия были практически едины. Лишь узкая оркестровая яма отделяла зал от президиума. Пышные корзины цветов украсили авансцену. На заднике висел огромных размеров картонный орден Ленина. Владимир Ильич внимательно, не отрываясь, смотрел за кулисы. Первый секретарь выглядел именинником. Он сидел в президиуме и ждал окончания доклада. Текст читал член бюро обкома. Он стоял за несуразно высокой трибуной, поэтому из зала была видна одна голова в очках. Она говорила медленно и заунывно.
— Дорогие друзья! Позвольте от имени трудящихся выразить глубокую признательность и сердечную благодарность родной Коммунистической партии, Советскому правительству за высокую оценку трудовых дел рабочих, служащих и интеллигенции города. Всеобщий политический и трудовой подъем вызвала радостная весть о награждении орденом Ленина…
Голос звучал, как песнь муэдзина в сорокаградусную жару. После вводной части шел экономический блок. Впереди, с исторической неизбежностью, аудиторию ждали социальный, культурный и внешнеполитический разделы. Затем — награждение и праздничный концерт.
Но вот на сцене произошло хоть что-то достойное внимания. Из-за кулис в президиум направили записку «тов. Толкачеву. Лично». Зрители с интересом наблюдали, как члены президиума осторожно передавали из рук в руки бумажный квадратик. Первый секретарь развернул листок и замер. Автор был лапидарен: «Григорий Николаевич, возникли проблемы с воспроизведением записи генерального секретаря!!!» Первый извинился перед товарищами из Москвы, встал и направился за кулисы. Там его ждали взволнованные помощник и директор театра. Из путаных объяснений следовало, что скорость горкомовского «Юпитера», на котором записывалась речь генсека, и скорость театрального магнитофона, на котором она должна была воспроизводиться, не совпадали. И получалось так, что генеральный секретарь говорил слишком быстро и неразборчиво. Директор театра так и сказал:
— У нас Леонид Ильич, извиняюсь, буратинят.
— Что? — переспросил секретарь так тихо, что у помощника вмиг увлажнилась рубашка. — Отчего же не проверили? Я тебя, — он слегка тронул локоть подчиненного, — и тебя, — взял за пуговку жилет директора театра и улыбнулся товарищам
— Я хотел протестировать, — директор тщетно пытался высвободиться из цепких пальцев секретаря, — но мне сказали, что пленка секретная.
— Вы сами не разрешили… — напомнил помощник.
Секретарь отвел их подальше от сцены.
— Делайте что хотите, но срывать мероприятие партия вам не позволит. И я не допущу. А вы меня знаете. Тащите магнитофон из горкома, идиоты!
— Уже привезли, — сказал помощник. — Не стыкуется.
— Переходников нет, — объяснил директор театра. — Я, кстати, направлял записку о слабой технической базе…
— Вот я сейчас все брошу, — оборвал его первый, — и буду слушать про твою базу. Свободен!
Директор тут же растворился в кулисах. Секретарь повернулся к помощнику:
— Значит, так. Срочно найдите этого деятеля, актера. Запишите его повторно. — Секретарь взглянул на часы. — Есть минут сорок. Самое большее — час. Доставьте его немедленно живым или мертвым.
— Уже здесь, в радиорубке, — доложил помощник. — Взяли прямо со свадьбы.
Он скромно потупил глаза, ожидая похвал. Чувствовалась старая школа. Умели же работать органы! На много шагов просчитывали варианты. И секретарь оценил:
— Молодец.
— Между прочим, он опять пародировал Леонида Ильича, — доложил помощник.
— Вот гад.
— Я ему то же самое говорю. Ты что, говорю, зараза, позоришь генерального секретаря. А он отвечает, что, мол, репетирует. Выполняет важное партийное поручение.
— Болтун. Скотина… — секретарь нехорошо выругался, — потом с ним разберемся. Сейчас пусть готовится.
Секретарь торопился вернуться за стол президиума.
— А он уже того, готов, — помощник щелкнул пальцем по горлу.
— Пьян, что ли?
— В стельку, — сказал помощник. — Но читать может. Я проверил.
— И как? — секретарь сделал неопределенный жест.
— Я дал ему текст Указа. Прочел без ошибок.
— Похоже? — секретарь поднял глаза кверху.
— Стопроцентное попадание, — заверил помощник.
— Вот, скотина, насобачился.
— Животное. На ногах не держится, а говорит как настоящий Леонид Ильич.
— Так запиши его!
— Не дается, сволочь. Говорит, читать будет живьем. Утверждает, что противник фонограмм. Это, мол, изобретение буржуазного искусства, убивает творчество. А он — убежденный соцреалист и больше записываться не желает.
— То есть как не желает?
— Никак.
— Ладно. Я ему устрою. Он у меня узнает, что такое соцреализм, — пообещал первый. И тут же без перехода озабоченно глянул в глаза помощнику. — Думаешь, справится?
— Не сомневаюсь. Это настоящая русская актерская школа.
— Да брось ты! Какая школа! Дайте дожить до утра, и я вам покажу… Я вас…
— Так выпускать без записи? — уточнил помощник.
Секретарь колебался:
— Пусть читает. Но смотри у меня…
Секретарь, улыбнувшись членам президиума, вернулся на место. Шел внешнеполитический блок.