Запуск разрешаю! (Сборник)
Шрифт:
Я кое-как перевожу.
— Нужны. Очень нужны, — говорит кореец, — доллары.
Мы удаляемся. Медленно бредем вдоль улицы. Подумаешь, еще одно мелкое унижение. Ничего, привыкли.
— Что мы… — приободряю Виктора. — Народные артисты СССР, к примеру, селятся за границей исключительно в дешевых номерах. Знаешь, чем питаются? Хлебом и консервами. Я читал. Разогревают их горячей водой в санузлах.
— У тебя есть консервы? — с надеждой спрашивает Шлейкин.
— Наши
Сзади кто-то дергает за рукав. Оборачиваюсь. Снова наш кореец.
— Эй, русские, — я согласен. Берите два по двадцать. Недостающую сумму я сам доплачу. Это презент.
Не сговариваясь, мы с Виктором прибавляем шаг. Затем резко срываемся с места. Мы бежим подлинной и малолюдной американской улице. Советский журналист. И советский полицейский. Что хорошо — пустые карманы способствуют легкому и быстрому движению.
— Сумасшедшие русские! — кричит нам вслед кореец.
Ближе к центру переходим на шаг. Здесь народу побольше.
Прохожие то и дело оглядываются на Виктора. Еще бы.
Первый милиционер на улице американской глубинки. Многие пытаются заговорить. О чем-то спрашивают. Виктор не понимает. Американцам это нравится еще больше. Шире улыбки, громче приветствия. Настоящий русский! Лишь однажды услышали родную речь.
На центральной улице — немолодая еврейка с тяжелым фотоаппаратом «Зенит» на шее тащит на плечах четырехлетнего внука. Пыль, жара, а тут еще мелкий орет на всю стрит:
— Баб, купи айс-крим! Баб, купи айс-крим!
Бабуля не выдерживает. Рывком сбрасывает пацана на тротуар:
— А ты знаешь, сволочь, что есть такое слово: пли-и-з?
Ребенок в слезы. Вдруг бабушка заметила Шлейкина. Сказала по привычке:
— Заткнись, чайлд. А то дядя милиционер заберет.
— Заберу, — строго пообещал Виктор.
Только в этот момент бабуля сообразила: в городе настоящий советский милиционер?! Она всплеснула руками. Бросилась к Виктору. Обнялись. Расцеловались. Оказывается, Сара Абрамовна несколько лет назад приехала из Одессы. Живет здесь с дочкой и «этим паразитом».
Мы с ней поговорили за Одессу. Там я учился. Отчего-то вспомнили «Гамбринус», «Оксамыт Украины», «Приморский бульвар», пляжи Аркадии…
Прощаясь, Сара Абрамовна спросила Шлейкина:
— Извиняюсь, можно вас щелкнуть с этим обормотом?
— Не проблема.
Виктор взял пацана на руки. Несколько раз сработал затвор фотоаппарата. Шлейкин опустил ребенка. Снял милицейскую фуражку, носовым платком вытер шею. Стал начищать кокарду. В перевернутой фуражке вдруг оказалось несколько мятых долларов. Сара Абрамовна по старой привычке отблагодарила за услугу.
— Ну зачем, — сказал с фальшивым неудовольствием Виктор, ловко
Тут же к нему подошло несколько аборигенов. Показали, мол, разрешите с вами…
— Пожалуйста, — не возражал Виктор.
Американцы сфотографировались. Жестами попросили снять головной убор. Виктор смущался недолго. В перевернутую фуражку вновь бросили деньги.
Через пару минут образовалась небольшая очередь на съемку.
— Виктор, — говорю, — ты не на службе. Кончай это дело.
— Подожди. Дай людям шанс получить удовольствие.
Я отошел в сторону. Опустился на скамейку в парке. Через кусты было видно, как мелькала синяя фуражка. Виктор ее то снимал, то вновь натягивал на коротко стриженную голову. Вскоре появился и сам. Распаленный и взволнованный.
— Слушай. Зашиваюсь. Подержи фуражку. Ну там, пройдись по кругу. С народом поговори. А то чего-то спрашивают. Мешают работать.
— Ты что, с ума сошел? Завязывай с самодеятельностью.
— Ну, как знаешь.
Шлейкин выскочил на тротуар. Вскоре появился снова.
— У тебя есть пятьдесят и сто рублей одной бумажкой?
— Зачем тебе?
— Надо. Потом скажу.
Я достал из кошелька пятидесятку и сотню. Виктор выхватил деньги и рванул через кусты обратно. Появился нескоро. Карманы форменных брюк заметно оттопыривались.
— Представляешь, они совершенно дикие. За фото дают по два-три бакса. А один чудак, фантастика, предложил ченч. Меняет свои купюры на наши. Просит рубль, а дает доллар. Я ему пятерик — он мне файф баксов. Я ему червонец — он мне десятку. Интрестинг, говорит, рашен мани. Я твои сто и пятьдесят обменял на полторы сотни зеленых. Отдам на родине.
— Ладно, — говорю.
— Рублей, естественно, — на всякий случай уточняет Виктор.
— Кто б сомневался.
— Слушай, может, мне остаться?
— В Штатах?
— Да нет. Здесь. Продолжу через часик. Без лишнего ажиотажа.
— Отчего же ушел?
— Полицейская машина остановилась. Представляешь, как раз напротив у них участок. Пришлось слинять. Пусть уедут. А то загребут с такими деньжищами. Отнимут на фиг. В этой стране, чую, денег немерено. И, заметь, одни доллары.
Виктор зашел в кусты и сосчитал добычу. Вернулся раскрасневшийся и довольный.
— Сколько?
— Ты даже не представляешь.
Сумму не назвал. Сработала профессиональная осторожность. Шлейкин, крадучись, выглянул на дорогу.
— Стоят. Ладно. Завтра приду. Место прикормленное. Грех не воспользоваться. Заодно продам сувениры. Надо только договориться с коллегами из полиции.
— Думаешь, это возможно?
— Не понял вопроса.
— Договориться…
Виктор снисходительно улыбнулся: