Запутанная игра
Шрифт:
– Я бы вырезал ее гребаное имя на твоей коже, – рычит Мэлис. – Но ты недостоин носить его.
Вместо этого он приставляет нож к груди Николая и просто начинает вырезать на ней линии, пробивая кожу достаточно глубоко, чтобы на поверхности сразу выступила кровь. Николай рычит, и мне трудно сказать, то ли ему наконец-то больно, то ли он просто разозлился. В любом случае, это не имеет значения. Есть только один способ покончить со всем этим.
Я подхожу ближе, попадая в поле его зрения, и его дикие глаза останавливаются на мне.
– Диана Воронина, – повторяю я. – Она была
– Пошел на хрен ты и эта сука, кем бы она ни была, – выплевывает Николай, его голос с сильным акцентом наполнен болью.
Мэлис вонзает нож еще глубже, прямо под мышку с правой стороны.
Я цокаю языком и качаю головой.
– Прости. Неверный ответ. Давай-ка посмотрим, может, это сработает. Однажды вечером она возвращалась домой с работы. Она была медсестрой и посвятила свою жизнь помощи людям. Кто-то выстрелил ей в голову. – Я подхожу еще на шаг ближе, становясь прямо за спиной Мэлиса. – Это была не шальная пуля и не несчастный случай. Ей выстрелили прямо сюда. – Я указываю себе между глаз, ни на секунду не отводя взгляда от Николая. – И с близкого расстояния, судя по тому, что мы узнали из отчета.
– Мы знаем, что это сделал ты, – вступает в разговор Вик. Его голос звучит так же бесстрастно, как и всегда, он сохраняет над собой жесткий контроль даже сейчас, когда мы смотрим на человека, убившего нашу маму. – Мы хотим знать, почему.
Николай переводит взгляд с одного из нас на другого, и вид у него такой, будто он сейчас сдохнет. Его глаза налиты кровью, а на губах пузырями выступает кровь, когда он, наконец, снова заговаривает. Пули, выпущенные Мэлисом в спину, вероятно, пробили одно из его легких.
– Я помню, – хрипит он через мгновение. – Ага, точно. Это был просто бизнес.
– Бизнес? – вопрошает Мэлис, от ярости его слегка трясет. – Это что еще, черт возьми, значит? Она была нашей матерью.
– Она оказалась не в том месте, не в то время. Увидела, как я завалил кое-кого, и я не мог оставить ее в живых после этого. Да, я убил ее. И после этого больше никогда о ней не вспоминал. А ты типа проливаешь слезки из-за каждого никчемного куска дерьма?
Зря он так. За его словами тут же следует реакция. Мэлис вонзает нож еще глубже, а я сжимаю руки в кулаки, пытаясь справиться с яростью.
Наша мать была настоящим ангелом. Она была лучшим человеком, которого я когда-либо знал, и по сей день никто и близко не сравнился с ней. Она была единственной, кто делал все, что мог, чтобы помочь нуждающимся. Она была из тех мам, которые знают, как заставить своих детей улыбаться, и хотят, чтобы они были счастливы. Она была последним человеком, который заслуживал такой смерти. Мы любили ее всем сердцем, и того, что этот ублюдок так говорит о ней, достаточно, чтобы окончательно взбесить нас.
Даже Вик, кажется, на пределе своих сил. Он идет вперед, и они с Мэлисом оказываются прямо перед Николаем, два предзнаменования рока. Вик отступает назад, а затем пинает Николая в бок, достаточно
Мэлис вытаскивает нож и снова вонзает его, слегка проворачивая.
Остаюсь только я.
Я выдерживаю взгляд Николая, пока он терпит пытки, и качаю головой.
– Когда мы с тобой закончим, ты даже куском дерьма не будешь, – обещаю я.
Мы принимаемся мучить его. Не торопимся, по очереди наносим удар за ударом. Я наступаю ему на другую руку, а Вик ломает еще несколько ребер. Когда Мэлис отпускает Николая, тот оседает, тяжело дыша и пытаясь обхватить ушибленные места. Поэтому мы калечим его еще чуть-чуть.
А потом еще для пущей убедительности.
Когда мы заканчиваем, Мэлис возвышается над ним, и выражение глаз брата можно было бы посчитать почти диким, если бы оно не было таким расчетливым. Он берет лампу с тяжелым бронзовым цоколем с тумбочки рядом с кроватью и на секунду взвешивает ее в руке, словно пытаясь прикинуть, сколько она весит. А затем он с силой опускает ее на голову Николая, с хрустом сокрушая его череп.
После этого в комнате воцаряется тишина. Мы втроем стоим плечом к плечу и смотрим на тело Николая, наслаждаясь смертью человека, который отнял у нас нечто столь ценное.
Затем мое внимание привлекает какое-то движение.
Я оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как девушка, лежавшая до этого на кровати, выхватывает что-то из-под нее и бросается к двери. В пылу одержимости я почти забыл, что она здесь, особенно учитывая, что она не издала ни звука с тех пор, как мы ворвались в комнату.
Она быстра, но я быстрее. Прежде чем девчонка успевает убежать, я хватаю ее за руку и дергаю назад. На ней короткая порванная комбинация, и она вся в крови Николая, потому что была под ним, когда в него выстрелили. Она дико сопротивляется, пытаясь вырваться, и я держу ее еще крепче, прижимая к себе спереди руками.
– Нет. Пожалуйста, – хнычет она, пытаясь втиснуть помятое пальто, которое держит в руках, между нами, чтобы оттолкнуть меня. – Прошу!
Она слегка приподнимает голову, пытаясь высвободиться, и, когда я рассматриваю ее заплаканное лицо получше, то понимаю, что знаю ее. Это та самая девушка, с которой я столкнулся прошлой ночью возле «Сапфира». Помню, подумал, что тогда она выглядела расстроенной, но это ничто по сравнению с тем, как она выглядит сейчас.
Наша борьба привлекает внимание моих братьев, и они переключают свое внимание с тела подонка на хрупкую девчонку в моих руках.
– Проклятье, – выплевывает Мэлис, прищурившись.
Девушка вздрагивает от резкости его тона, дрожа как осиновый лист. Ее лицо бледное, почти белое от шока и страха, а по щекам текут крупные слезы. У нее карие глаза, но когда на них падает свет, в темной глубине выделяются золотистые искорки, и мне трудно отвести взгляд даже на секунду.
Она выглядит чертовски испуганной и разбитой, и какая-то часть меня сочувствует ей за то, что она увидела. На самом деле она едва ли похожа на тех девушек, которые обычно трудятся в подобных местах, и если это ее первая ночь на работе, то ей охренеть как не повезло.