Зараза. Трилогия
Шрифт:
Людская колоритная масса превратилась в какой-то сюрреалистичный паттерн. Черные и белые лица, разноцветные одежды, пестрые тканевые маски, наполненные страхом и безумством глаза. Крики. Липкая, потная возня, толчки, а где-то и краткие, жесткие драки, может показалось — но в ход шли не только чемоданы и кульки с пожитками, но кулаки и даже зубы.
Бешенство тут или что другое, но пока никто никого не ел. Один раз я видел белого мужчину со слетевшей на шею тканевой банданой и окровавленным лицом. Может, конечно, ему нос разбили в толчее, я хотел сделать пару кадров, вдруг пригодится,
Работая локтем здоровой руки против потока, я продрался метров на сто ближе к зданию аэропорта, как вдруг понял, что могу вдохнуть полной грудью. Неожиданно передо мной оказалось свободное пространство. Какими бы ошалевшими не были люди, но инстинкт самосохранения, а может остатки разума, не затронутого паникой и общей истерией, заставляли их рваться в стороны от того странного человека, который оказался в центре свободного пятачка.
Толпа расступилась, но вместо свежего воздуха я будто сделал шаг на склад старой мокрой обуви, в горле сразу запершило и несмотря на жару по телу пробежал холодок. Метрах в десяти от меня плелся странный мужик.
Местный, с кожей пепельно-черного, будто нездорового цвета он с трудом передвигал ноги. Выглядел плохо, был непривычно толстым для местных, даже частично жирным. Причем полнота была неравномерной, не так будто он годами жрал тоннами мучное, а скорее, как худой актер, загримированный под толстяка. Руки и ноги опухли и раздались вширь, а в животе спокойно бы уместилась парочка баскетбольных мячей. На груди рубашка нараспашку, когда-то на ней были изображены пальмы и кокосы, а сейчас только бурые пятна. На ногах грязные спортивные треники, растянувшиеся так, что больше похожи на короткие бриджи. Один шлепанец где-то потерян, второй застрял поперек лодыжки на резиновой дужке.
Что-то в нем было неправильно, какое-то чувство инородности во всем теле. Я уже видел в новостях кадры с заболевшими, те, наоборот, тощие, резкие с бешеным взглядом. А у этого борова в глазах страх, отчаянье, будто на убой идет.
Я пятился назад, спиной чувствуя, что людская стена сзади, наконец-то не давит. Многие, кто видел борова рванули в стороны, рядом со мной пожилая женщина, прижав к груди ребенка, бубнила под нос какую-то, я надеюсь, защитную молитву. Ребенок просто поскуливал, как, впрочем, большинство напуганных людей вокруг.
Но не все видели жирдяя, были и те, кто выскакивал из толпы, упирался ему в спину или пер, не глядя, в опасной близости мимо него, а потом отскакивал, как ужаленный.
— Да, что же ты, блять, такое? — в какой-то момент выдержка покинула и меня.
Пустой взгляд борова наконец-то сфокусировался. Он неуклюже взмахнул руками и поймал пробегающего мимо человека. Схватил за шкирку и потянул к себе, а второй рукой потянулся за новой жертвой. А потом весь затрясся, жир под рубашкой потек по телу волнами и даже будто слегка засветился изнутри.
На автомате я взял в руки фотоаппарат и навел камеру на жирдяя. Смотрел на него сквозь объектив, жалея, что это не коллиматор.
Мужик трясся все больше, пузо сокращалось, будто он пытается исторгнуть
Через объектив все это выглядело ненастоящим, приглушенным, будто не в десяти метрах от тебя у мужика взорвалось пузо, а где-то там далеко, по другую сторону экрана телевизора. Я давил на кнопку спуска, щелкая скоростную серию до тех пор, пока большую часть кадра не заслонила какая-то слизь, прилетевшая от взрыва.
Я отупело опустил фотоаппарат, стараясь держать его на вытянутых руках и даже не дышать. Видел, что слизь с мясными ошметками попала на штаны и на броник. С плеча как раз медленно отваливался особо мерзкий кусок. Бодик камеры, объектив c фильтром — все было покрыто каплями. На руки тоже попало, но ни жжения, ни рези не было. Я судорожно пытался вспомнить, нет ли открытых ран или оторванных заусенцев.
А люди вокруг орали. Кто-то от испуга, кто-то от давки, потому что пространство вокруг расширялось на глазах, вроде и некуда уже давить толпу, а народ это делал. Человек десять, те, кто оказался ближе, корчились на земле, забрызганные слизью так, будто их что-то одновременно душит изнутри и жжет снаружи.
Меня затрясло. Не от боли, а от омерзения, брезгливости и страха. Страха что я не понимаю, с чем столкнулся. Какой в жопу вирус? Должно быть логическое объяснение. У всего здесь должно быть логическое объяснение.
Это какая-то террористическая атака. Просто смертник, на котором я не разглядел пояс со взрывчаткой, загримированный под полноту. Непонятно только, каким поражающим элементом его начинили. Химическое или биологическое оружие? Но тогда я уже заражен?
Остро захотелось вымыться. Воображение включилось на полную катушку, рисуя картинки, одну страшнее другой. Моментально зачесалась кожа и запершило в горле. Я держал фотоаппарат на вытянутых руках, отодвинув его как можно дальше, но выбросить не мог, пальцы будто заклинило от липкой мерзости. На негнущихся, словно деревянных ногах я побрел к зданию аэропорта в поисках туалета.
Разреженная толпа, в которой все чаще происходили стычки, расступалась передо мной. Встречались следы похожих взрывов, но новых смертников я не встречал, старался именно их высматривать, чтобы не попасть под раздачу террористам второй раз.
Все больше попадалось тел, лежащих на земле, со следами не только слизи, но и крови. Я спотыкался о брошенные чемоданы, меня снова толкали. Люди шарахались в стороны, не понимали куда бежать, повсюду вопили, плакали, а порой и рычали, а за спиной (если я все еще правильно понимал направление), где остался самолет, по новой зарядили выстрелы.
Чем ближе к зданию аэропорта, тем тоньше становилась толпа. В зале ожидания остались самые нерешительные, сюда приехать смелости хватило, а что дальше делать не знали. Много детей, кучками облепивших родителей, горы сумок и чемоданов и, куда ни глянь, в ответ взгляды, переполненные страхом и надеждой. Надеждой на какое-то чудо, что кто-то, может, власти (тут вроде многое поменялось с последней войны), придут, все разрулят и всех спасут. На то он и зал ожидания, видимо. Сидеть так и ждать.