Заре навстречу
Шрифт:
Мама вошла в гостиную, застенчиво кивнула знакомым и, поднеся платок к розовому от мороза носу, тихонько высморкалась.
Илюмский вскочил с кресла.
— Пожалуйста, не беспокойтесь, — шепотом попросила мама и, засунув платок в рукав кофточки, осторожно села на край стула рядом с акушеркой Устиновой, которая тотчас обняла ее за топкую талию и стала что-то возбужденно шептать на ухо. А мама кивала головой с несколько сбитыми набок пепельными волосами и, снова вынув платок пз рукава кофточки, тихонько сморкалась.
— Граждане! — провозгласил Залесский. — Может,
Мама, как школьница, подняла руку.
— Прошу, — сказал Залесскпп и отступил на шаг от Воскресенского, кланяясь ему, словно передавая этим поклоном вопрос.
— Нет, я хотела не Ивана Мефодьевича спросить, а вас, если вы позволите? — Мама вопросительно взглянула на Воскресенского.
— Прошу, прошу, — с готовностью согласился Иван Мефодьевич.
— Я не понимаю, — пожал плечами Залесскпп, — почему я должен узурпировать права председателя? Впрочем, пожалуйста. Я готов, — и настороженно уставил своп прозрачные, светлые глаза на маму.
Мама сказала тоненьким, несколько насморочным голосом:
— Вот говорят, что вы, Станислав Борисович, считаете мир подлым, позорным. Это так?
— В общем смысле, конечно да.
— А мне кажется, подлой, позорной может быть только преступная война с Германией.
— Я немцев убивал, родину защпщал, я преступник, да? — завопил Хопров.
Склонив голову, вытянув шею, он пытался зубами достать Георгиевские кресты на груди и сорвать их.
Нос у мамы побледнел, дрогнувшей рукой она поправила прядку на висках и проговорила отчетливо:
— Вы, Хопров, храбрый человек. Зачем же так нервничать, если даже в моем лице вы и увиделп своего противника?
— Таких агитаторов мы на фронте стреляли без суда! — закричал Хопров.
— Я знаю, — сказала мама, — вы убивали их, а себя приносили в жертву бессмысленной войне. И если бы вам, Хопров, еще немножко больше храбрости, вы сейчас лучше, чем кто-нибудь другой, могли бы сказать, что такое война. Я уважаю вас за то мужество, с каким вы перенесли свое несчастье, и убеждена, что вы найдете в себе мужество сказать нам, какая проклятая это была война.
Мама поднесла скомканный платок к губам и произнесла совсем тихо:
— Простите меня, пожалуйста, Хопров, если я позволила себе так говорить с вами. Я понимаю, как вам тяжело и мучительно это слушать, но это так.
Потом мама выпрямилась, глаза ее зло блеснули, и она заявила звонко и неприязненно:
— А вы, Станислав Борисович, меньше всех имеете права призывать к войне. Вы же отлично сохранили свою драгоценную жпзпь в мундире земгусара.
— Земкрысы! — вдруг неистово заорал Хопров и, хлопая культяпками по спинке дивана, завопил: — Сапоги на картонных подошвах, снаряды бракованные! — И, поднимая культяпки вверх, объявил: — Вот они, ваши снаряды, вот, по ком они били!
Мама, потупив глаза, молчала, на ее бледном лице проступили красные пятна, а когда Хопров успокоился и, расплескивая воду из стакана, стал жадно пить, мама сказала:
— Вы знаете, Залесский, не
Илюмский нервно подергал плечами и сказал, озираясь:
— Я не понимаю, меня, кажется, здесь допрашивают?
Мама произнесла вежливо:
— Я вас не упрекаю в том, что у нас с вами разные политические взгляды. Я просто удивлена: почему, если вам Советская власть не очень симпатична, почему вы хотите, чтоб опа разгромила немецкую армию? Если, конечно, вы честно думаете, что она может ее разгромить.
— Судьба России для меня превыше всех политических платформ! — горячо крикнул Илюмский.
— Сейчас есть только Советская Россия, — строго сказала мама, — и эта Россия дорога только тем, кто хочет, чтобы она была советской. И воевать за нее пойдут только те, кому она дорога: это рабочие, крестьяне, солдаты, большевики. И если они, как вы этого хотите, все уйдут на фронт — а именно они и будут защищать Советскую власть, а не враги ее, — кто же тогда останется в тылу?
Те, кому Советская власть не дорога? Что же они тогда сделают? Воспользуются отсутствием тех, кому дорога Советская Россия, и захватят власть в свои руки! Все очень просто. Поэтому наши враги очень хотят, чтобы Советская власть покончила с собой, ринувшись на Германию.
А мы не будем, как некоторым этого хочется, кончать самоубийством. Мы все очень любим жизнь, особенно теперь, когда она становится такой справедливой.
И мама с доверчивой улыбкой оглядела всех и произнесла тихо:
— Мне ведь тоже вначале было горько думать об этом мире с немцами, но потом я поняла, как нехорошо заблуждалась. Извините, пожалуйста, что я несколько нарушила ход собрания.
Оглянувшись, она села на стул, который с торжествующим видом пододвинул ей Коноплев.
Вначале Тима испытывал гордость, когда мама так здорово говорила, но последние ее слова задели его самолюбие: зачем она здесь каялась? Подумаешь, тоже нашла перед кем! Когда она с папой откровенничала, ну тогда пожалуйста, другое дело. Мама говорила папе жалобно:
— Как мучительно соглашаться на позорный мир с Германией. Я всегда избегала испошленного черносотенцами слова «патриот», а теперь я сама чувствую себя патриоткой и скрыть этого не могу.
Папа задумчиво щипал бородку, и лицо у него тоже было встревоженное и печальное. Он сказал:
— Я разделяю твои чувства, Варенька. Это естественно, что мы, большевики, патриоты. Самые преданные патриоты отечества. И, конечно, трудно примирить это сознание с ужасным, унизительным, грабительским миром с Германией.