Зарево над предгорьями
Шрифт:
Стрельба усилилась, потом раздался чей-то отчаянный крик:
— Кабарда-а-а!..
Выстрелы вскоре стихли, но и после этого в разных местах испуганно кричали непонятное:
— Кабарда! Кабарда!
Мимо Селезнева вихрем пронесся мальчишка. В руках у него был большой немецкий пистолет. Летчик бросился следом в заросли чекана, но мальчик словно сквозь землю провалился.
Тогда Селезнев начал звать Верного. Собаки тоже не было.
Измученный, он нашел островок и решил никуда не уходить от станицы.
Вовка
Вдруг неподалеку раздались всплески воды и шум камыша. Мальчик прислушался. Без сомнения, кто-то пробирался.
Камыши раздвинулись, и огромная, измазанная грязью собака стремительно бросилась на Вовку. Мальчик, потеряв равновесие, упал.
«Теперь конец», — пронеслось в голове. Но собака, радостно визжа, лизнула его в лицо.
Перед ним был Верный.
— Песик мой! — ласкал его мальчик. — Как ты сюда попал? Идем скорей, со мной теперь будешь.
Но Верный вел себя очень странно: он лаял, повизгивал, пытался бежать вглубь плавней. Вовка прикрикнул на него. Пес послушно отправился за хозяином, но все время поглядывал назад и жалобно визжал. Вовка решил, что он зовет его в город, и грустно проговорил:
— Нет, брат, нельзя нам пока домой.
Вскоре мальчик натолкнулся на Шурика и Тоню. Шурик бросился ласкать Верного, а Вовка подошел к девушке.
Тоня уже знала, что Вовка — сын доктора Кошубы, и прежде всего сообщила:
— О папе не беспокойся. Он, как и раньше, начальник санитарного поезда и здоров.
Идти Тоня не могла.
— Понесем, — решил Вовка. — Хорошо, что ты такая маленькая. Очень просто донесем!
Это оказалось далеко не просто. Выбиваясь из сил, шли они по засасывающей трясине плавней, сквозь заросли чекана.
Видя, как трудно мальчикам, Тоня временами пробовала идти сама. Она делала двести-триста шагов и в изнеможении опускалась на землю.
— Что у тебя с ногами? — спросил Шурик.
— Пожгли в гестапо… Пытали, куда ушел Кабарда, думали, я с ним была, а я с санитарной летучкой последних раненых вывозила. И не успела: немцы дорогу к перевалу перерезали…
— А ты как же?
— Я раненых в станице попрятала, у казачек, а потом сама в амбаре спряталась. Когда Кабарда налетел, хотела с ним уйти и из амбара вышла, а казаки уже проскакали. Меня эсесовцы схватили, пытали, где Кабарда. Да разве сказала бы, если б и знала!
— Тоня, — спросил Шурик, — а какие они, эсесовцы?
— Самые заядлые фашисты. Да все они — фашисты.
— Нет, — не согласился Вовка, — не все. — И он рассказал, каким образом ушел из станицы.
Поздно вечером добрались они, наконец, до «Лагеря отважных».
На пороге их встретила Валя, одетая в какой-то странный наряд: на ней была огромная юбка, доходящая до подмышек, и старая рваная майка.
— Что это с тобой? —
Оказалось, разведка ее была неудачной. Валя только вышла на поселковую улицу, как ее остановил здоровенный солдат; осмотрел со всех сторон, заставил поднять руки и вдруг здесь же, посреди улицы, стал стягивать с нее платье, а когда она попробовала отбиваться, изо всей силы ударил кулаком в грудь.
Плачущую Валю окружили солдаты, но из ближнего дома вышла женщина и, не обращая на них внимания, увела Валю к себе, дала ей эту юбку и майку.
Тоня чуть не теряла сознание от боли.
— Ну что? — с замиранием спросил Шурик.
— Плохо, — ответила Тоня. — Совсем плохо.
— А лекарств у нас нет никаких, — срывающимся голосом проговорил Шурик.
— Завтра я достану, — пообещал Вовка. — Только бы сегодня обошлось.
— Мои лекарства в чемодане остались, а он в том амбаре, где я пряталась. Так что его не достанешь.
— Почему? — возразил Вовка. — Я завтра в Серный ключ пойду и в станицу заверну. А какой чемодан, большой?
Тоня показала его размеры.
— Мне его твой папа подарил.
— Если папин, тогда знаю. Совсем небольшой, вынесем. Ты расскажи, где найти амбар, а каких лекарств надо, напиши на бумажке.
С помощью Вали Тоня поставила себе компресс. Боль у нее немного стихла, и она робко спросила:
— А у вас ничего нет поесть? Я два дня не ела.
Покормив и уложив Тоню, Валя отправилась на пост. Вовка вышел вслед за ней.
— Валя, — сказал он, — сегодня смотри очень внимательно. Если нагрянут фашисты, нам с Тоней, знаешь, как трудно будет уйти!
— Володя, возьми меня с собой в станицу, — попросила девушка. — Вы как пойдете, так у вас удача, а я пошла — так у меня платье отняли.
— Ладно, пойдем, — согласился Вовка. — И еще пойдем к железной дороге. Может, разыщем этого «Батю», о котором Измаил говорил.
…Тоня засыпает тяжелым прерывистым сном. Глухо стонет и мечется Измаил, которому снится Дархок. Похрапывает Вовка. Глаза Шурика тоже слипаются, но он бодрствует. Он то поит Тоню водой, то поправляет шинель, которой она укрыта. Чтобы не заснуть, он решает писать стихи.
На окошке чадит коптилка. При ее неровном, прыгающем свете Шурик, поглядывая на Вовку, пишет:
Гордый взгляд и бравая осанка. Ай да парень, лучше не сыскать! Мы зовем его все просто — Вовка, Так и будем Вовкой называть.Шурик берет губную гармошку и начинает тихо-тихо наигрывать.
Песня про Вовку получается бодрой и задорной.