Зарево над Волгой
Шрифт:
Татьяне Акимовне Кристина не нравилась, и она не скрывала это от сына. «Руки у нее белые, сынок, — как-то сказала она, впервые увидев девушку, и добавила: — К труду не приучена. А посмотри на мои руки: натруженные, все в прожилках». Иван засмеялся: «Тебе сколько лет, семьдесят? А ей нет и тридцати!»
«Надо мне сходить к Кристине на Красную улицу, где она живет с матерью, а уж потом поспешу в штаб фронта», — подумал сейчас Иван Лукич.
Он поднялся на крыльцо и постучал в дверь.
— Кто там? — раздался голос Татьяны Акимовны. У него замерло сердце.
— Это я, мама, Иван! —
— Ванюша, ты ли, сынок?! — запричитала Татьяна Акимовна. Она обеими руками обхватила его за плечи, прижала к себе и стала целовать. — Как я рада, что ты приехал. А у нас тут тревожно, говорят, германец рвется в город. По ночам уже слышно, как ухают орудия, самолеты вражеские нас бомбят. А если начнутся и. даже не знаю, что мне делать. Может, уехать к Родной сестре в Саратов?
Она провела его в комнату. Запахло чабрецом и еще какой-то травой, кажется мятой.
— Ставь свой чемодан да садись к столу. Я как раз собралась завтракать.
— Ты что, одна живешь? — спросил Иван Лукич.
— Сейчас одна. — Татьяна Акимовна глубоко вздохнула. — Отца-то с нами уже нет, похоронили его. Германцы бомбили город, одна бомба упала на тракторный завод, и в сборочном цехе погибли люди, в том числе и наш отец. Врачи сделали ему перевязку, хотели положить в госпиталь, но он отказался. — Татьяна Акимовна передохнула, что-то вспоминая, и продолжила: — Полежал двое суток дома, хуже ему не стало, только в груди болело, говорил, будто камень кто-то положил. И все молчал. Утром я пошла в аптеку, купила лекарство, которое выписал врач, заскочила в молочный магазин за сметаной и скорее домой. Батя наш лежал на кровати и тихо стонал. Попросил дать ему попить. Я дала ему водички, и вскоре он уснул. Пока я варила борщ и жарила котлеты, он и слова не обронил. Окликнула его: мол, что дать поесть? Он молчит. Тогда я подошла к постели, а он уже не дышит. Такая ему смерть вышла. — Татьяна Акимовна снова вздохнула. — Завод помог похоронить его. Ну а тебе я сразу же послала телеграмму в Хабаровск…
— Давай сходим на его могилу? — предложил Иван Лукич, когда выслушал мать.
— Пойдем, сынок.
Она загасила печь. Он спросил:
— А что, моя Кристина все еще в больнице? Кстати, она была на похоронах отца?
Мать помолчала, потом проговорила:
— Да нет, уже выписалась. — Она взглянула на сына, но тут же отвела глаза в сторону. — У матери она живет. После того как весной ты уехал, она ко мне не приходила. На похороны отца она тоже не пришла. По правде сказать, сынок, я не в обиде, что она не пришла.
— Почему? — спросил Иван Лукич. — Ты что, поссорилась с ней?
— Боже упаси, как ты мог подумать такое? — Татьяна Акимовна, казалось, даже обиделась. — У нее, видать, сейчас своих забот по горло. Мать у нее часто хворает, тоже весной лежала в больнице…
«И все же, мама, ты что-то от меня скрываешь, — мысленно возразил Иван Лукич. — Но не беда, я сегодня буду у Кристины и все выясню».
— Кристина тебе в Хабаровск писала? — вдруг спросила мать.
— Нечасто, но писала, а в последнее время писем от нее почему-то не было. А ты к ней не ходила?
— Собиралась, но так и не пошла: то огородом занималась,
«Ты просто Кристину не любишь», — едва не сказал вслух Иван Лукич, однако сдержался, да и зачем ее волновать? Она и так немало пережила.
Он выпил чаю и начал собираться.
— Куда ты, Ванюша? — спросила мать. — К жене небось?
— Да нет, мама. — Он сурово сдвинул брови. — Пора нам на кладбище, отца проведать. Пойдем?..
На кладбище было тихо. На могиле отца — свежая земля, будто его похоронили вчера. Иван Лукич нагнулся, взял щепотку земли. Она была рыхлой и сухой. К деревянному кресту он положил красные розы.
«Ну вот мы и встретились с тобой, батя, — мысленно говорил он отцу. — Я тебя очень любил, и в то, что тебя нет с нами, не хочется верить. Ты хотел, чтобы я стал командиром Красной армии, и я стал им. Ты хотел, чтобы у нас с Кристиной родился сын. Жаль, что пока твою просьбу мы не выполнили. Но сын будет, батя, я тебе обещаю, и, когда он подрастет, я приведу его к твоей могиле и скажу: «Здесь покоится твой дедушка, герой войны!..» Ты знаешь, что после учебы я пожелал служить на Дальнем Востоке, где довелось сражаться с японцами на Халхин-Голе. Там я заслужил медаль, теперь вот добился, чтобы меня перевели на Сталинградский фронт. Буду сражаться за наш любимый Сталинград, батя, так велит мне долг. Я продолжу твое дело — ты же в Гражданскую сражался за Царицын?.. Прощай, батя. Пусть земля будет тебе пухом!..»
— Ванюша, — прервала его раздумья Татьяна Акимовна, — умер отец тихо, и я бы желала так умереть.
— Мама, что такое ты говоришь? — упрекнул ее Иван Лукич. — Тебе еще жить и жить.
— А ради чего мне жить, сынок? — усмехнулась она, поджав губы. — Внуков у меня нет. Вот разве что ради тебя… Но ты побудешь у меня и уедешь на фронт, и опять я останусь одна, как во поле березка. Одна у меня радость: по субботам хожу в церковь и ставлю свечку за твое здоровье.
Когда они вернулись домой и Татьяна Акимовна стала готовить обед, Иван Лукич сказал, что пообедает позже, а сейчас пойдет к жене.
— Как думаешь, она обрадуется моему приезду? — спросил он. — Может, ты, мама, составишь мне компанию?
— Нет уж, сынок, иди к ней один. — Спохватившись, Татьяна Акимовна добавила: — Ты с ней сам разбирайся, у меня нет времени ходить по гостям. Ты бы поел, Кристина вряд ли тебя накормит.
— А почему не накормит? — насторожился Иван Лукич. — Я ведь ей не чужой, а муж!
«Был мужем, ныне же у нее появился другой, — едва не сорвалось с губ Татьяны Акимовны. — Но мне лучше помолчать. Пусть она сама ему скажет, если совесть еще не потеряла…»
Иван Лукич между тем побрился и, глядя в зеркало, усмехнулся:
— Вот теперь я в форме, мать, можно идти к жене! — Он пригладил волосы.
Провожая его грустным взглядом, Татьяна Акимовна с горечью подумала: «Любит он ее, а она оказалась вертихвосткой…»
Деревянный дом, в котором жила Кристина, стоял на берегу Волги. Сюда доносился гомон чаек. Они резали крыльями тугой воздух, то и дело стремительно припадали к воде, выхватывали из нее рыбешек и также стремительно взмывали ввысь.