Зарубежная литература XX века: практические занятия

Коллектив авторов

Невесомая легкость и воздушная грация Дэзи и Джордан блестяще подчеркивается несколькими образами (распахнутые сквозные окна, занавески, «точно бледные флаги»), открытыми ссылками на ветер, зелень и море и ритмическим построением фраз, рисунок которых добавляет сцене движения и передает богатство жизни. Эта невесомость молодых женщин в символическом плане романа может быть прочитана как начало лейтмотива, выражающего легкомысленность и безответственность богатых.

В том же ключе выдержан одобрительный отзыв Ника о Джордан Бейкер: «Смотреть на нее было приятно. Она была стройная, с маленькой грудью, с очень прямой спиной, что еще подчеркивала ее манера держаться – плечи назад, точно у мальчишки-кадета. ...Была в ее походке пружинистая

легкость, словно свои первые шаги она училась делать на поле для гольфа ясным погожим утром». «Пружинистая легкость», прямизна и прохладная свежесть – вот впечатление, которое производит эта особая раса счастливчиков от рождения, «бесконечно далекая от изнурительной борьбы бедняков».

Данные качества, впрочем, – лишь стиль поведения, внешний лоск, проявление хорошего вкуса, привитого воспитанием. На деле прохладная свежесть оборачивается холодностью, а декорум аристократизма скрывает пресыщенность и равнодушие, о чем Ник смутно подозревает с самого начала: «Иногда она [Дэзи] и мисс Бейкер вдруг принимались говорить разом, но в их насмешливой, бессодержательной болтовне не было легкости, она была холодной, как их белые платья, как их равнодушные глаза, не озаренные и проблеском желания». На деле Джордан Бейкер «неисправимо бесчестна», а Дэзи, под стать своему бесчувственному, неколебимо самоуверенному мужу, готова с легкостью жертвовать людьми ради собственного душевного комфорта, не случайно они с Томом «прекрасно ладят друг с другом».

Подспудная жизнь четы Бьюкененов драматически подчеркнута в контексте романа, в частности, пространственными оппозициями. Во-первых, это разительный контраст естественной прохлады пригорода с пеклом Манхэттена, где происходит значительная часть действия. В анонимности гигантского города героям удобней скрывать от посторонних глаз свои деловые и интимные тайны. Во-вторых, это описание пригородной свалки, Долины Шлака, открывающее вторую главу романа:

...призрачная нива, на которой шлак восходит как пшеница, громоздится холмами, сопками, раскидывается причудливыми садами... и над этой безотрадной землей... вы различаете глаза доктоpa Т.-Дж. Эклберга. Глаза доктора Эклберга голубые и огромные – их радужная оболочка имеет метр в ширину. Они смотрят на вас не с человеческого лица, а просто сквозь гигантские очки... Должно быть, какой-то фантазер окулист... установил их тут в надежде на расширение практики...

Язык и образы приобретают здесь сюрреалистическое качество, и кошмаром кажутся нарисованные глаза доктора Эклберга, незряче взирающие на пустынный пейзаж. В кульминации романа, в конце главы VIII, те же глаза с рекламы становятся в восприятии одного из персонажей всевидящами очами Господа – это единственное упоминание о Боге в тексте романа. Этот Господь с придорожной рекламы – единственно возможный Господь в Америке 20-х годов, в прямом смысле глядящий на свалку, а в фигуральном – безучастно взирающий на распад моральных, в том числе семейных, ценностей.

Именно в серой Долине Шлака, в одном из «трех кирпичных строений, вытянувшихся в ряд по краю пустыря», живет любовница Тома Бьюкенена – вульгарная особа по имени Миртл Уилсон, со своим мужем-механиком. Эта ничья земля между Уэст-Эггом и Манхэттеном – не только арена катастрофы, описанной в романе, но и своего рода нравственный комментарий, здесь разворачиваются эпизоды чудовищного равнодушия Бьюкененов. Сюда Том приезжает проведать Миртл Уилсон и забрать ее «проветриться» в Нью-Йорк. Здесь Дэзи за рулем автомобиля Гэтсби – пусть нечаянно – сбивает Миртл, «как собачонку», и, не останавливаясь, мчит дальше. Здесь механик Уилсон оплакивает жену и решается мстить; узнав от Тома, кому принадлежит автомобиль, переехавший Миртл, он убивает Джея Гэтсби.

После смерти Гэтсби Ник, единственный из всех знакомых Джея, приходит на его похороны. Ник же выносит приговор Бьюкененам, который звучит особенно уничтожающе,

поскольку содержит нарочитое преуменьшение: «Они были беспечными [careless] существами, Том и Дэзи, они ломали вещи и людей, а потом убегали и прятались за свои деньги, за свою всепоглощающую беспечность или еще что-то, на чем держался их союз, предоставляя другим убирать за ними». Этим приговором, однако, роман не кончается.

Финал – это знаменитая лирическая кода, сводящая воедино все основные темы и лейтмотивы романа: богатства, Американской Мечты, возврата в прошлое, которое тщетно старался вернуть Гэтсби. Ник Каррауэй решает вернуться домой, на Средний Запад, и прощается с Уэст-Эггом. В свете луны, стирающем очертания ненужных построек, Ник видит

древний остров, возникший некогда перед взором голландских моряков – нетронутое зеленое лоно нового мира. Шелест его деревьев, тех, что потом исчезли, уступив место дому Гэтсби, был некогда музыкой последней и величайшей человеческой мечты; должно быть, на один короткий очарованный миг человек затаил дыхание перед новым континентом, невольно поддавшись красоте зрелища, которого он не понимал и не искал, – ведь история в последний раз поставила его лицом к лицу с чем-то, соизмеримым заложенной в нем способности к восхищению.

«Зеленое лоно континента» далее соотносится с зеленым огоньком на причале Дэзи, и рассказчик подводит итоги жизненного пути Гэтсби:

Долог был путь, приведший его к этим бархатистым газонам, и ему, наверно, казалось, что теперь, когда его мечта была так близко, стоит протянуть руку – и он поймает ее [21] . Он не знал, что она навсегда осталась позади, где-то в темных далях за этим городом, там, где под ночным небом раскинулись неоглядные земли Америки.

21

Эту фразу самый богатый человек планеты Билл Гейтс велел высечь под куполом библиотеки в своем доме на озере Вашингтон стоимостью в 75 миллионов долларов, построенном в конце 1990-х годов.

История Гэтсби органично вписана в социальную и духовную историю США. Его романтизм, его наивная вера в то, что можно вернуть прошлое, полностью воплотить в реальность свою юношескую мечту, является источником его энергии, целеустремленности, его богатства. Но, согласно роману, эта же вера становится причиной его смерти, поскольку она покоится «на крылышках фей», а не на закономерностях реальной жизни. Этот психологический склад, уловленный Фицджеральдом, составляет одновременно силу и слабость американского национального характера, вот почему в предпоследнем абзаце появляется местоимение «мы»: «Гэтсби верил в зеленый огонек, свет неимоверного будущего счастья, которое отодвигается с каждым годом. Пусть оно ускользнуло сегодня, не беда – завтра мы побежим еще быстрее, еще дальше станем протягивать руки... И в одно прекрасное утро...» – фраза остается незаконченной. Как видно, это «мы» действует согласно кодексу индивидуализма, который подразумевает безграничную экспансию личности: «быстрее», «дальше», а главный вопрос о природе вожделенного счастья и цене, которую за него приходится платить, откладывается, возникает перед этим «мы» слишком поздно.

Последняя фраза романа возвращает к теме необратимости времени и невозможности вернуться в прошлое: «Так мы пытаемся плыть вперед, борясь с течением, а оно все сносит и сносит наши суденышки обратно в прошлое».

Фитцджеральд писал: «Мой роман о том, как растрачиваются иллюзии, которые придают миру такую красочность, что, испытывая эту магию, человек становится безразличен к понятию об истинном и ложном». Эта проблематика и виртуозная повествовательная техника обеспечили роману «Великий Гэтсби» читательский успех, все возраставший на протяжении XX века.