«Ланиты у меня на солнце загорели,И ноги белые от терний покраснели.День целый я прошла долиною; влеклиМеня со всех сторон блеяния вдали.Бегу, – но, верно, ты скрываешься, враждуя;Все пастухи не те! О, где же, где найду яТебя, красавец мой? Скажи, поведай мне,Где ты пасешь стада? В которой стороне?О нежный отрок, ты краснеешь предо мною!Взгляни, как я бледна, – истомлена тобою:Люблю твое чело невинное и нрав.Пойдем. – Не все ж искать ребяческих забав.О нежный отрок мой, узнай, как я страдаю:Хочу забыть тебя – и все не забываю.Прекрасное дитя, к тебе влекут мечты:Как дева робкая, склоняешь взоры ты.Грудь белая твоя, полуприкрыта тканью,Еще не отдалась любовному желанью.Пойдем. Узнаешь все. Тебя я научу.С душою девственной беседовать хочу,Пока, преодолев невольное смущенье,Как я, познаешь ты и вздохи и томленье,А детских щек твоих вот этот пышныйцвет —Единственно
моих лобзаний будет след.О, если б наконец ты раннею зареюПришел на грудь ко мне приникнутьголовою!Я, сон лелея твой, боялась бы дохнуть,Чтоб не будить тебя, дышала бы чуть-чуть,И, складки тонкого раскинув покрывала,Яб от твоих ланит горячих отгонялаИ дерзких комаров, и беспокойных пчел».. . . . . . . . .И Нимфа, отрока сыскав, стоит, вздыхает,Трепещет и его с собою увлекает.Садится на траву. Ей уступает он,И горд, и втайне рад, и явно пристыжен.Уж прикоснулася неверными перстамиОна к нему. Одна ее рука кудрямиИграет отрока, другая же рукаЛаскает шелк ланит младенческих слегка.«Дитя, – зовет она, – приди на зов мойстрастный,Прекрасен, юн, ко мне, и юной, и прекрасной,Ко мне, прелестный друг, ты на колени сядь.Скажи, как много лет успел ты сосчитать?Бывал ли первым ты борцом между друзьями?Им нынче, говорят, скользящими руками,Счастливцам, жать пришлось тебяк груди своей,И на тебе сиял струящийся елей.Ты потупляешь взор? О, как должнагордитьсяТа, у которой мог, красавец, ты родиться!Богинею рожден ты, верно. Что с тобой?Ты весь дрожишь. Дитя, коснись вот здесьрукой:Грудь у меня пышней, чем у тебя,скруглилась.Но это – знаешь ли? – быть может,опустиласьОдежда женская перед тобой хоть раз? —Но это не одно различие у нас.Ты улыбаешься, краснея? Как сияетОгонь твоих очей! Как твой румянец тает!Не Гиацинт ли ты, любимый сын небес?Иль тот, за кем орла ниспосылал Зевес?Иль тот, кто, зарожден пленять богиньсобою,Из лона Мирры шел, одетого корою? [1]Дитя, кто б ни был ты, хочу тебя обнять!Дитя, люби меня! Как часто отвергатьУмела юношей я пыл неукротимый;Но ты, ты будь моим, хочу я быть любимой!. . . . . . . . .И возвестит векам мой камень гробовой,Что Гименеем был развязан пояс мой».
1
Мирра, дочь ассирийского царя Цинира, превращенная в благовонное дерево. Плиний говорит, что кору этого дерева разрезали сверху донизу, добывая благовоние. Цинир прижил с Миррою Адониса. (Прим. А. А. Фета.)
Шарль Мильвуа
(1782–1816)
Возвращение
На кровы ближнего селеньяНисходит вечер, день погас.Покинем рощу, где для насЧасы летели как мгновенья!Лель, улыбнись, когда из нейСлучится девице моейУнесть во взорах пламень томный,Мечту любви в душе своейИ в волосах листок нескромный.
Леконт де Лиль
(1818–1894)
Негибнущий аромат
Если на розу полейСолнце Лагора сияло,Душу ее перелейВ узкое горло фиала.Глину ль насытит бальзамИли обвеет хрусталь,С влагой божественной намБольше расстаться не жаль:Пусть, орошая утес,Жаркий песок она поит,Розой оставленных слезМоре потом не отмоет.Если ж фиалу в кускахВыпадет жребий лежать,Будет, блаженствуя, прахРозой Лагора дышать.Сердце мое как фиал,Не пощаженный судьбою,Пусть он недолго дышал,Дивная влага, тобою;Той, перед кем пламенелЧистый светильник любви,Благословляя удел,Муки простил я свои.Сердцу любви не дано —Но, и меж атомов атом,Будет бессмертно оноНежным твоим ароматом.
«О ты, которая на миг мне воротила…»
О ты, которая на миг мне воротилаЦветы весенние, благословенна будь.Люблю я, лучший сон вздымает сладко грудь,И не страшит меня холодная могила.Вы, милые глаза, что сердцу утро днейВернули, – чарами объятого понынеЗабыть вы можете – вам не отнять святыни:В могиле вечности я неразлучен с ней.
Сюлли-Прюдом
(1839–1907)
Идеал
Прозрачна высь. Своим доспехом меднымСредь ярких звезд и ласковых планетГорит луна. А здесь, на поле бледном,Я полон грез о той, которой нет;Я полон грез о той, чья за туманомНезрима нам алмазная слеза,Но чьим лучом, земле обетованным,Иных
людей насытятся глаза.Когда бледней и чище звезд эфираОна взойдет средь чуждых ей светил, —Пусть кто-нибудь из вас, последних мира,Расскажет ей, что я ее любил.
«С подругой бледною разлуки…»
С подругой бледною разлукиОстановить мы не могли:Скрестив безжизненные руки,Ее отсюда унесли.Но мне и мертвая свиданьеУлыбкой жуткою сулит,И тень ее меня томитБольнее, чем воспоминанье.Прощанье ль истомило нас,Слова ль разлуки нам постыли?..О, отчего вы, люди, глаз,Глаз отчего ей не закрыли?
Разбитая ваза
Ту вазу, где цветок ты сберегала нежный,Ударом веера толкнула ты небрежно,И трещина едва заметная на нейОсталась… Но с тех пор прошлоне много дней,Небрежность детская твоя давно забыта,А вазе уж грозит нежданная беда!Увял ее цветок, ушла ее вода…Не тронь ее: она разбита.Так сердца моего коснулась ты рукой —Рукою нежной и любимой, —И с той поры на нем, как от обиды злой,Остался след неизгладимый.Оно, как прежде, бьется и живет,От всех его страданье скрыто,Но рана глубока и каждый день растет…Не тронь его: оно разбито.
Шарль Кро
(1842–1888)
Смычок
У нее были косы густыеИ струились до пят, развитые,Точно колос полей, золотые.Голос фей, но странней и нежней,И ресницы казались у нейОт зеленого блеска черней.Но ему, когда конь мимо пашенМчался, нежной добычей украшен,Был соперник ревнивый не страшен,Потому что она никогдаДо него, холодна и горда,Никому не ответила: «Да».Так безумно она полюбила,Что когда его сердце остыло,То в своем она смерть ощутила.И внимает он бледным устам:«На смычок тебе косы отдам:Очаруешь ты музыкой дам».И, лобзая, вернуть он не могЕй румянца горячего щек, —Он из кос ее сделал смычок.Он лохмотья слепца надевает,Он на скрипке кремонской играетИ с людей подаянье сбирает.И, чаруя, те звуки пьянят,Потому что в них слезы звенят,Оживая, уста говорят.Царь своей не жалеет казны,Он в серебряных тенях луныУвезенной жалеет жены.. . . . . . . .Конь усталый с добычей не скачет,Звуки льются… Но что это значит,Что смычок упрекает и плачет?Так томительна песня была,Что тогда же и смерть им пришла;Свой покойница дар унесла;И опять у ней косы густые,И струятся до пят, развитые,Точно колос полей, золотые…
Анри де Ренье
(1864–1936)
Прогулка
Заветный час настал. Простимся и иди!Побудь в молчании, одна с своею думой,Весь этот долгий день – он твой и впереди,О тени, где меня оставила, не думай.Иди, свободная и легкая, как сны,В двойном сиянии улыбки, в ореолахИ утра, и твоей проснувшейся весны;Ты не услышишь вслед шагов моих тяжелых.Есть дуб, как жизнь моя, увечен, и живуч,Он к меланхоликам и скептикам участливИ приютит меня – а покраснеет луч,В его молчании уж тем я буду счастлив,Что ветер, ласковым движением крыла,Отвеяв от меня докучный сумрак грезы,Цветов, которые ты без меня рвала,Мне аромат домчит, тебе оставя розы.
Поль Верлен
(1844–1896)
«Я долго был безумен и печален…»
Я долго был безумен и печаленОт темных глаз ее, двух золотых миндалин.И все тоскую я, и все люблю,Хоть сердцу уж давно сказал: «Уйди, молю»,Хотя от уз, от нежных уз печалиИ ум и сердце вдаль, покорные, бежалиПод игом дум, под игом новых дум,Волнуясь, изнемог нетерпеливый ум,И сердцу он сказал: «К чему ж разлука,Когда она все с нами, эта мука?»А сердце, плача, молвило ему:«Ты думаешь, я что-нибудь пойму?Не разберусь я даже в этой муке.Да и бывают ли и вместе, и в разлуке?»