Зарубежный детектив 1979

Коллектив авторов

Рикардо немного постоял, стараясь собраться с мыслями, присел на корточки, открыл чемодан и достал ленты с записями. Затем вынул из руки убитого «магнум», подошел к лежащему без сознания человеку и сильно похлопал его по щекам.

Медленно человек приоткрыл глаза и увидел в сантиметре от своего носа длинный черный ствол глушителя, почувствовал запах пороха.

Рикардо потряс револьвером:

— Тебя, гадина, спрашивают — кто ты? — повторил он сквозь зубы.

— ЦРУ, — выдохнул тот, пытаясь проглотить стоящий в горле комок,

—

Врешь!

— Клянусь!

— Что у вас с Сан Хилем? К чему все это? — снова спросил Рикардо,

Агент не сводил с дула «магнума» широко открытых глаз,

— Не знаю, Я выполнял приказ.

— Врешь, знаешь.

— Клянусь, не знаю.

Рикардо сунул дуло револьвера человеку в рот.

— Я не знаю, — снова пробормотал тот. Слов его почти нельзя было разобрать, острый привкус пороха жег ему язык.

— Докажи, что ты из ЦРУ, — изменил пить беседы Рикардо.

— Сыворотка, — выдавил тот.

Рикардо вытащил револьвер у него изо рта.

— Ну и что ж, что сыворотка. ЛСД — ищи другого дурака...

— Это не ЛСД, это ЛС-140, такая есть только в ЦРУ.

Продолжая целиться ему в лицо, Рикардо другой рукой вынул из чемодана металлическую коробочку, в которой еще оставалось две ампулы, достал одну и бросил на нее быстрый взгляд: правильно: — ЛС-140. Он довольно слабо разбирался в токсикологии. Правду ли сказал этот тип?

— Как тебя зовут?

— Мильтон Кауффман, — солгал человек.

— Есть у тебя какой-нибудь документ? Удостоверение? Бумажник, наконец?

— Только платок и немного денег. Как всегда. Хотите, проверьте.

Рикардо подумал, что вряд ли агент будет разгуливать с удостоверением ЦРУ в кармане.

— Ладно, — сказал он, поднимаясь на ноги.

Человек тоже встал. Его била дрожь, он прятал в ладони лицо.

— Не трясись, — сказал Рикардо. — Убивать тебя я не собираюсь. Разве только вылезешь в коридор вслед за мною, понятно?

Он медленно попятился к выходной двери. Агент все еще не открывал лица,

Рикардо отворил дверь и бросил:

— Выйдешь раньше чем через пять минут — прощайся с жизнью.

Закрыл дверь, сделал несколько шагов по холлу и бегом спустился с шестого этажа.

Пробило 10.30. Лейтенант Сардуй потушил свет в своем кабинете и собрался домой, чтобы немного отдохнуть. Он очень устал за день. Он захлопнул за собой дверь и направился к лифту.

Через пять минут лейтенант уже был на улице. В полуквартале стоял его «фольксваген».

Со скоростью шестидесяти километров он поехал по направлению к поселку Батуа, где стоял его дом.

«Как летит время!» — подумал он.

Да. Время бежит с неумолимой скоростью. Пять лет — это и много и мало. Все зависит от того, что называть жизнью, от того, сколько человек сделал, как сумел до конца выжать каждое мгновение, что приобрел, что потерял. С этой точки зрения пять лет для Рикардо Вилья должны обернуться вечностью.

Интересно, переменился ли он?

Праздный вопрос. Они ведь не знакомы. Он знал лишь Бруно, который для него, приступившего к работе вместе с Рикенесом, когда уже в течение года Бруно вел свои передачи, был всего лишь рядами цифр, высокочастотным сигналом, неким сгустком ценнейшей информации о действиях контрреволюции в Майами.

Это был Бруно.

Но за ним стоял человек, его конкретное лицо, его гигантское самопожертвование. За ним стояли до боли напряженные нервы, голос, сердце товарища, рисковавшего своей жизнью. За ним стоял Рикардо Вилья, которого он никогда не видел.

Он даже не видел его фотографий. Ничего не знал о прошлем. Естественная логичная система распределения работы не предполагала личного знакомства с Рикардо Вильей. Это его настоящее имя? И в этом он не уверен. Для него существовал просто Бруно.

Но тот человек там, далеко — одинокий, словно космонавт в бесконечной пустоте немого пространства — безымянный боец, и они связаны не только высокочастотными сигналами. Их роднит единая вера в победу, единая любовь к земле, на которой они родились, единая верность крови, пролитой во имя того, чтобы по этой земле когда-нибудь бегали, весело играя, свободные дети коммунизма.

Неделя за неделей он слушал эти доносившиеся до него сигналы из эфира. Значит, пульс Бруно бьется, сердце его бьется. Если сигналы прекратятся, это будет означать, что Бруно отдал свою жизнь, и тогда в нем, Родольфо Сардуе, тоже что-то умрет. Пролитая кровь их побратала.

Нерасторжимы узы пролитой крови.

...Незаметно для себя он жал на акселератор, и его «фольксваген» все быстрее бежал по Кинта Авенида.

Вдруг, словно от резкого толчка, улетучилось сладкое ощущение власти, которое он испытывал в баре «Феникс». Сейчас сердце Майка Нормана разрывалось от невыносимо леденящего чувства свирепой злобы и бессилия. Здесь, в холле отеля, перед а им стоял Чарли Мелтон и рассказывал, что Сан Хиля действительно убили, но убили и жену Сан Хиля, а главное, Павелча-ка — красиво они там распластались на ковре в квартире на Парк-Авеню. Он рассказал также, что какой-то неизвестный стал свидетелем убийства и — святой господь! — унес ленту с рассказом Сан Хиля.

Тонкие губы Нормана дрожали, а бледные руки судорожно сжимали подлокотники кресла.

Чаша весов опасно склонялась на сторону Дыока.

Несмотря на страшное воспоминание о дуле «магнума», .направленного в переносицу, Чарли слабо улыбнулся:

— Я его сфотографировал.

— Это еще как? — процедил Норман.

— Я их всех сфотографировал. Мой «микроролекс» по крайней мере десять снимков сделал.

И Чарли, как тогда в квартире, когда Рикардо появился с револьвером в одной руке и лентой в другой, спрятал лицо в ладони, й вправду Норман воочию увидел, как объектив микрокамеры Чарли, вмонтированной в часы, уставился ему прямо в глаза.