Защищая Родину. Летчицы Великой Отечественной
Шрифт:
Падение самолета Баранова видели двое подростков, живших на западной окраине города Шахтерск, в полусотне километров от Сталино, на территории, оккупированной немцами. Описание гибели Баранова одним из них — Василием Рубаном — несколько отличается от описания политрука Крайнова, сделанного тоже со слов очевидцев, но во многом и сходно с ним. Подростки, которые не могли дождаться, пока Красная армия освободит Шахтерск, рано утром 6 мая следили за тем, как на большой высоте летят над ними три советских самолета — тяжелый бомбардировщик и два «ястребка»: «Наши!» [472] Навстречу им появились одна за другой две пары «мессершмиттов», завязался бой. Бомбардировщик вместе с одним из истребителей улетел, второй Як отбивался один, подбив один из «мессеров» (в документах полка этому подтверждения нет). Когда Як был подбит пулеметной очередью и загорелся, от него отделилась точка — летчик прыгнул, но загорелись стропы парашюта, и ему не удалось спастись. Погиб ли Николай Баранов действительно так, «самой страшной смертью», упав с нераскрывшимся
472
Воспоминания о Николае Баранове // Шахтерский городской интернет-портал.
473
Меньков Н. И. Интервью автору. Август 2011.
Рубан показал могилу Баранова, когда через двадцать лет вернулся в родной город и вспомнил ту историю. Тогда были подняты архивные документы, и следопыты из Шахтерска отыскали семью Баранова: мать, жену и детей. Тогда, в 1963 году, останки перезахоронили.
В полку несколько дней ждали «Батю», все не могли поверить. Полк осиротел, как будто они и правда все потеряли отца. [474] «Бате», казавшемуся им тогда чуть не стариком, было всего тридцать один год. Горевала «Нина-Крошка» — высокая и полная Нина Камнева, вооруженец, с которой у «Бати» был роман, горевали все без исключения в 73-м полку, который с «Батей» был в боях с начала войны и с «Батей» стал гвардейским. Говорили о том, что без Баранова полк уже не будет прежним. «Гибель Командира полка гвардии подполковника Баранова сопровождалась личной недисциплинированностью», — отмечал в донесении майор Крайнов. [475] Но и он, конечно, понимал, что виной всему мог быть тот нечеловеческий стресс, та ответственность за жизни многих вверенных ему людей, с которой «Батя» жил с самого начала войны, и водка была средством снять это страшное напряжение.
474
Меньков Н. И., Краснощекова В. Н. Интервью автору.
475
ЦАМО РФ. Ф. 73 ГвИАП. Политдонесения.
После «Бати» командиром назначили Ивана Васильевича Голышева — такого же, как Баранов, хорошего летчика и хорошего командира, только совсем непохожего на «Батю» — интеллигентного, с хорошей речью, строгого и немногословного. «Он был заместителем командира дивизии у Сиднева, однако с Сидневым не поладил, после чего был прислан командовать полком. Он сразу завоевал уважение своей интеллигентностью, летным мастерством и вниманием ко всем своим подчиненным независимо от их звания. На подскоке в хуторе Веселом он как-то подсел к техникам, когда те обедали, и попросил порцию и себе. Качество еды его возмутило, и он устроил БАО головомойку: “Что-то это вы техников селедочкой одной кормите?”» [476]
476
Меньков Н. И. Интервью автору, сентябрь 2011.
Уже с ним 7 мая, еще не поверив в гибель «Бати», Соломатин и Литвяк продолжили увеличивать свой боевой счет, причем оба сбили по «Мессершмитту» — Соломатин своего сбитого «вогнал в землю», как написали в отчете. Отличился и недавно попавший в полк юный Ваня Сошников, к которому Валя Краснощекова относилась тепло, как к младшему брату. [477]
Вале было одиноко: Фаина влюбилась и все время пропадала где-то. К счастью, она уже немного сошлась с другими девчонками и подружилась с ребятами-летчиками: веселым Ванюшкой Сошниковым, высоким и красивым Сашей Евдокимовым, подарившим ей, когда стояли на аэродроме в Чуеве, свою фотографию. [478] Подружилась, не более: в интимных делах Валя была сущим ребенком. Вокруг было достаточно грязи, но Валю она как-то обходила стороной. Как-то их с Фаиной пригласили обмыть вместе с летчиками ордена (орден бросали в стакан с водкой и пили до дна). На столе в землянке лежал какой-то маленький пакетик. Валя взяла пакетик в руки: «А это что, запчасть к медали?» [479] Раздался страшный хохот, и растерявшаяся Валя не сразу, но догадалась, что это презерватив. По правде сказать, презервативы в то время были редкостью, большим дефицитом. На фронте чаще встречались трофейные, захваченные
477
ЦАМО РФ. Ф. 73 ГвИАП. Оп. 273351. Д. 2. Л. 88.
478
Краснощекова В. Н. Интервью автору.
479
Там же.
Когда Фаинка находила для Вали время, они ходили иногда развлечься: переодевались в гражданские платья — интересно, откуда их достали, — и шли гулять или на танцы. Однажды они решили вспомнить английские слова — ведь учили же их английскому в институтах! Они гуляли по какому-то поселку и говорили на ломаном английском, но скоро их задержали бдительные солдаты из наземных войск и долго продержали взаперти «до выяснения».
Жизнь их как-то налаживалась, зима с суровыми морозами осталась позади, кормили получше, и, когда после Чуева они перелетели в Дарьевку — чуть ближе к Миусу и Сталино, — они жили в домах у местных жителей, а не в землянках. Несмотря на то что фронт почти не двигался, настрой был на победу, с едой получше, чем раньше, так что вокруг в ту весну царила любовь: и летчики, и техники были очень молоды, мало кто был женат. Многие девушки-техники и вооруженцы крутили романы с летчиками. На это начальство закрывало глаза. Комиссары предостерегали своих летчиков от контактов с доступными местными женщинами: очень частым явлением стала гонорея. [480] А на романы девушек-техников и вооруженцев с летчиками смотрели спокойно.
480
Панов Д. П. Указ. соч., электронная версия.
В полку Пе–2, где воевала Маша Долина, часто пары являлись к командиру просить разрешения на брак, который в конце войны оформляли прямо в штабе. Беременности не были редкостью. В этом случае женщин либо отправляли в тыл, либо, если они хотели остаться в полку, везли на У–2 в ближайший город, чтобы сделать аборт. Часто до этого не доходило, девушки провоцировали выкидыши домашними способами: поднимали неимоверные тяжести и пили всякую дрянь, одна девушка — даже размешанный с водой порох. Им хотелось остаться в полку, да и рожать детей, конечно, было сейчас не время.
С теми, кто считал такие не очень серьезные военные романы допустимым явлением, Женя Руднева была категорически не согласна. Ее идеализм, ее почти детскую наивность, юношескую категоричность отражает статья «В чем ошибка Вари?», написанная для литературного журнала полка «ночных ведьм». [481]
Журнал девушки хотели сделать давно: в полку имелись свои поэты и писатели, свои художники. Полина Гельман создала даже философский кружок, только он как-то не пошел, слишком тяжелый был момент. А выпуск литературного журнала сам напрашивался: в девичьем полку копился архив стихов, рассказов, рисунков и пора было где-то их объединить.
481
Дрягина И. В. Указ. соч. С. 92–95.
Галя Докутович согласилась быть редактором и в первом же выпуске поместила две статьи Жени Рудневой. Одна из них была посвящена реальной или вымышленной девушке Варе, доверившейся ловеласу. Ошибка Вари, по мнению Жени Рудневой, состояла не в том, что она забыла любимого человека по имени Алексей и отдалась мимолетному увлечению, а в первую очередь в том, что не сочла нужным отрешиться от всего во имя победы. Виновата в том, что «не разгадала, не узнала его как следует, и в том, что — каким бы хорошим он ни был! — дала ему повод надеяться на нечто большее, чем просто встречи. Этого не следовало делать ни при каких обстоятельствах».
Женя, еще никогда не любившая, наивно рассуждает о «мещанском понимании счастья», предостерегая девушек от близости с «братцами» — братским полком, с которым вместе их постоянно помещала дивизия. «Совсем неудивительно, что возникает дружба, а иногда и увлечения друг другом. От этого люди не становятся хуже, не теряют своего достоинства и чести. Но страшно другое. Приходится иногда слышать разговоры о том, что молодость проходит, что, дескать, скоро старухами будем. Такое настроение — уже шаг в болото. И это теперь один из наших самых больших врагов». Женя заканчивала свои наивные рассуждения на торжественной ноте: «Наши девушки гордо пронесут знамя своего полка, не положив на него ни одного пятна».
Сама Женя пока влюблялась в подруг: этого требовало ее горячее романтическое сердце. Влюбилась сначала в Дину Никулину, потом в Галю. Ей необходимы были страстные увлечения — занятиями, книгами, людьми. Гале от жениных признаний становилось как-то неуютно, казалось, что они совсем не нужны. Галя была другая.
14 апреля она записала:
«Боюсь еще, что обидела Женю… У меня есть ее фотокарточка с надписью: “Моей Гале…” Я не спросила у нее, почему она так подписала. Но не спросила сознательно, ожидая объяснения… Однако вот что. У нее есть сказка. Сказка про двух подруг, которые очень любят одна другую и чувство это проносят через всю жизнь, через все трудности. И одной из этих подруг Женя дала имя Галя… И много думала о том, что я, пожалуй, тот человек, с кем она могла бы подружиться. Это признание Жени было похоже на признание в любви, ей-богу.