Защищённая

Форд Ханна

Но потом я вспомнила, как Кольт хладнокровно оттолкнул меня, как сказал, что я могу взять его машину и поехать увидеться с Декланом. Зачем было это говорить, если секс со мной что-либо значил для него?

Открой глаза, Оливия. Он придурок, и думать иначе просто глупо.

— Оливия, — позвал Калеб. — Ты не захочешь рисковать всем ради этих людей. Они плохие люди. И делают плохие вещи.

Сердцем я не верила ему. Не уверена почему — все доказательства говорили мне об обратном. Наверное, я была дурочкой, но я не верила, что Кольт когда-либо делал всё

это.

— Прости, — отозвалась я. — Но я не могу помочь тебе. Мне ничего не известно, и я там больше не работаю.

Глаза Калеба потемнели, и впервые за всё время я увидела что-то помимо сочувствия и спокойствия: это было нечто другое, нечто, скрывавшееся прямо на поверхности, нечто тёмное и даже немного зловещее. Нет, он не хотел причинить мне боль — я не чувствовала, будто нахожусь в опасности рядом с ним, по крайней мере не в физической.

Калеб не просто хотел, чтобы я помогла ему. По его взгляду и тону можно было сказать, что он действительно желал этого, что действительно желал уничтожить «Холостой выстрел», и это беспокоило меня. Калеб был дружелюбным, но сейчас я не играла по его правилам, и было видно, что это его огорчало.

— Ты не хочешь этого делать, Оливия, — произнёс он спокойно.

— Не хочу делать чего?

— Не хочешь идти ко дну с людьми, которым наплевать на тебя.

— Идти ко дну с ними? — я покачала головой. — Я сказала, что больше там не работаю.

Пожав плечами, Калеб снова перешёл в деловой режим и стал вести себя так, будто его не волновало, помогу ли я ему. Но я знала лучше. Знала, насколько сильно он желал этого. Это было кое-что ещё, чему меня научило пребывание в патронатных семьях: люди, старающиеся вести себя слишком безразлично, — именно те, кто больше всех хочет заполучить то или иное.

— Это не имеет значения. Кто бы там ни работал, кто бы ни был частью клуба, в конечном итоге заплатит.

Тем временем ещё один посетитель ресторана вышел за дверь, девушка примерно моего возраста с длинным белокурым конским хвостом и французским маникюром. Она хихикала в свой телефон и несла пластиковый контейнер для еды на вынос. Через стеклянную дверь я наблюдала за тем, как девушка беспечно двигалась по тротуару — её хвост раскачивался из стороны в сторону — так непринуждённо, так свободно, что это скрутило мой желудок в тугой, болезненный узел.

Она исчезла за углом, ушла из моего поля зрения, и я снова переключила своё внимание на Калеба.

— Говоришь, если я не помогу тебе, ты арестуешь меня?

— Я говорю, что, если ты не хочешь рисковать своим будущим, если не хочешь закончить судимостью из-за плохих людей, которые каким-то образом убедили тебя в том, что они хорошие, тогда тебе следует поговорить со мной.

— Они ни в чём меня не убеждали, — возразила я.

Теперь при мысли об аресте внутри меня нарастала паника. Это был развод, но я точно знала, как работает система уголовного правосудия в этой стране. Они могут обвинить в чём угодно, а если у тебя нет денег на хорошего адвоката или залог, то запугают до такой степени, что ты признаешь

вину.

Уголовное прошлое преследовало бы меня повсюду, сделав невозможным получение работы и начало новой жизни. Я не смогла бы ничего сделать.

— Это твой выбор, — произнёс Калеб. — Пожалуйста, Оливия. Не бросай всё ради того, во что ты, я знаю, не веришь, ради того, частью чего не хочешь быть.

«Ты можешь ранить его».

Эта мысль промелькнула в моём мозге, безобразная и незрелая. Кольт Я могла бы ранить его. По сути, я, вероятно, могла бы даже уничтожить его. Я могла бы вернуться в «Холостой Выстрел» и умолять снова дать мне работу, а потом делать то, что Калеб и ФБР хотят от меня, могла бы дать им ту информацию, которую они ищут.

Я могла бы допустить, чтобы клуб Кольта закрыли.

Но из-за чего?

Озлобленность?

Подобное было не в моём духе. Я видела, что озлобленность делала с людьми. Она превращала их в алкоголиков или сумасшедших либо — хуже того — настолько сильно вредила им, что чувство вины пожирало их заживо, пока от них не оставалось ничего, кроме оболочки.

— Пожалуйста, Оливия, — повторил Калеб. — Я знаю, что ты не хочешь жертвовать своей свободой ради людей, которых не уважаешь, ради места, которое тебе даже не нравится.

Его слова ударили меня по лицу, уже в миллионный раз в моей жизни подчёркивая, какой властью обладают люди с деньгами или статусом над кем-то вроде меня, у кого нет ничего и никого.

«Это неправда.

У тебя есть Деклан.

Ты нашла его.

Ты можешь пойти к нему».

Эти мысли придали мне силы, и я вздёрнула кверху подбородок:

— Я не помогу тебе.

— Тогда я буду вынужден…

— Делай то, что должен, — перебила его я. Мои руки так сильно стиснули бока, что ногти впились в плоть, а те места на предплечьях, где я порезала себя прошлой ночью, начали пульсировать. — Но оставь меня, чёрт возьми, в покое.

Затем я толкнула дверь и оказалась на улице.

Я заставила себя пойти медленно и не побежать, хотя всё внутри меня этого желало. Я сделала это в следующем квартале, прежде наклонившись над мусорным баком и опустошив желудок, молясь, чтобы Калеб не смотрел.

Эпизод 2.

Несколько минут спустя я села в городской автобус, который должен был меня довезти до жилого комплекса Деклана; адреналин до сих пор бежал по моим венам и заряжал меня нервной энергией. Я старалась не встречаться глазами с сидящим рядом со мной мужчиной — он ел сэндвич с салями и пялился на меня, его взгляд похотливо скользил по моему телу.

Я хотела встать и уйти, но в автобусе оставалась лишь пара пустых сидений в конце салона, где расположились игравшие в кости парни моего возраста. Они казались ещё опаснее мужчины рядом со мной.