Зашвырнуть ключи
Шрифт:
«Истина – женщина, на которую трудно посмотреть, не ослепнув», – прочла зачем-то вслух Рина.
– Женщина, – машинально повторила она.
«Что есть истина? И где доказательство, что прав я, а не все остальные физики мира, вообще остальное человечество? Но почему я противопоставляю себя остальным людям? Уверен, у меня найдутся единомышленники. В противном случае мое предприятие было бы совершенно безнадежным…»
– Какое предприятие? Что задумал Гуго? – с тревогой подумала Рина.
«Мысли
Я имею в виду, конечно, истину новую. Что же касается старых истин, то они не имеют никакой ценности. От ежедневного употребления они становятся стертыми и захватанными, как медяки. «Губами загублена», – как сказал поэт об истине. Часто я мысленно твержу эти мудрые шесть строк.
Рина перевернула листок.
«Разве не знаменательно, что у меня все получилось наоборот: людей свет новой истины ослепляет. Я же, наоборот, прозрел, а был слеп, как крот, до той ночи».
– Что это за шесть строк, которые твердит Гуго? – подумала Рина. – Может быть, в них содержится какой-то ключ к разгадке непостижимого клубка, в который все запуталось?
Рина достала из укромного уголка стеллажа старинный потрепанный томик, не раз и не два побывавший в руках переплетчика. Гуго любил листать его, если не ладилось с работой.
– Неужели стихи помогают тебе решать дифференциальные уравнения? – спросила однажды Рина, глядя, как Гуго, отодвинув листок с формулами, листает томик стихов, словно математический справочник.
– Знаешь, интеграл и ямб смыкаются, – ответил серьезно Гуго.
Посмотрев томик от корки до корки, она нашла то, что искала:
– Нет, ничего не понимаю, – вздохнула Рина и захлопнула книгу.
Гуго, вернувшегося из Ядерного центра поздно вечером, Рина встретила с улыбкой.
– Что ускоритель? – спросила она, подставляя щеку для поцелуя.
– Трудно, – вздохнул Гуго.
– Так вы не уложитесь в срок?
– Если и уложимся, то в этом будет заслуга только Иманта Ардониса. Он работает как двужильный. – Ленц помолчал и добавил. – И других заставляет работать.
– Ты говоришь таким тоном, словно тебе не нравится работоспособность Иманта, – заметила Рина.
– Давай ужинать, – перевел разговор Гуго.
– Что,
– Йогов? – переспросил Гуго. – Ах, вот ты о чем, – улыбнулся он. – Видишь ли, йоги хороши только в определенных дозах.
– Завтра у меня лекция, – сказал Гуго после ужина, садясь в кресло и закуривая.
– Публичная? – обернулась к нему Рина, занимавшаяся у пульта настройкой лунной программы.
– Да.
– Наконец-то разрешили. Как только Арно Камп решился! Тезисы ты им представил?
– Конечно. Но говорить я буду совсем другое, – спокойно произнес Гуго и погладил бородку.
– Ты с ума сошел! – воскликнула Рина.
– Возможно.
Рина подошла, села на ручку кресла.
– Может, откажешься от лекции? – осторожно сказала она. – Знаешь, после… ну, вообще в последнее время я каждый час опасаюсь за твою жизнь. Просто какая-то пытка. А там будут тысячи людей, и никакая охрана…
– Я решил, Рина, – сказал Гуго.
– Тогда и я приду на лекцию, – медленно сказала Рина.
– Как хочешь, – пожал плечами Гуго, стряхивая пепел с сигареты.
Арно Камп был взбешен. Жюль никогда не видел шефа таким.
– Шеф сегодня не в духе, – шепнул он Гуго Ленцу, провожая его из приемной в кабинет Кампа.
Когда Ленц вошел, Камп стоял к нему спиной, глядя в окно.
Ленц кашлянул.
– Вы балансируете на краю пропасти, доктор, – сказал Арно Камп, рывком повернувшись с вызванному.
– Не сомневаюсь, – парировал Ленц. – И не я один.
– А кто еще?…
– Все человечество.
– Вы свою философию бросьте, – побагровел Арно Камп. – Кто позволил вам с высокой трибуны…
– Я говорил о физических проблемах, – спокойно перебил Ленц.
– Вы подрывали устои государства. Сеяли панику в умах.
– Такая задача мне не по силам, – заметил Гуго Ленц.
– И не надейтесь на заступничество президента. Знаю, он благоволит к физикам, но то, что вы натворили, выходит за всякие рамки.
Они помолчали, стоя друг против друга, словно бойцы, готовые к схватке.
– И зачем вам нужно такое, беспокойная душа, – неожиданно миролюбиво сказал Арно Камп. – Еще ни одному проповеднику не удавалось переделать мир. Тем более нужно учесть, что… – неловко поперхнувшись дымом, шеф закашлялся.
– Что мне осталось жить всего два месяца, – докончил Гуго Ленц.
– Что вы, доктор, я совсем не то имел в виду, – запротестовал Арно Камп.
Они расстались. Камп остался недоволен беседой. Гуго Ленц держался уверенно, словно чувствовал за плечами незримую поддержку. Или такую уверенность ему придает непоколебимая убежденность в том, что смерть в срок, указанный в письме, неизбежна?