Застенок
Шрифт:
– Наших бьют!
– Урою гадов!
– Фитилем скручу, морду в ж… вставлю!
– Достали эти вечные жидомасоны!
Угрюмо-раззадоренное стадо дружно нырнуло в темную подворотню. Оттуда слышался неясный шум битвы, доносились глухие крики и звуки нешуточных ударов. Роман потрусил вслед за стадом неманьяков.
Выбравшись с захламленной территории к слабо освещенному ристалищу, он занял место в зрительном зале, у дырявого заборчика. Неманьяки быстро смешались с толпой дерущихся. Отличить наших от не наших теперь было невозможно, понять, кто с кем дерется и за какие общественные идеалы – тем паче. Масштаб битвы впечатлял – друг дружку колошматило
– Х-хэк!
– Мужики, не посрамите!
– Ну, гад, держись!
– Еще? П-па-а-лучите!
– Отвали, урод, убью!!!
– Бляха-муха, ты же, шволочь, мне жубы выбил!
– Ах ты, жидовская морда, русской крови не видел?
– От пархатого слышу, сектант гребаный!
– Да я тя щас…
– Был ты Вечный жид, станешь увечным…
– Бей их, мужики, круши сионистский капитал!
– Ааа, разойдись, порешу всех к едреной фене!
Приглядевшись к обстановке, Роман выяснил, что в зрительном зале он не один. Битва происходила у помойки, за ровной батареей пузатых мусорных баков прятались тени, осторожно и опасливо выглядывая из убежища. Видно, местным бомжам зрелище пришлось не по вкусу. А кому бы это понравилось, когда собственная берлога и порожек перед ней превращаются в гладиаторскую арену, на которой три десятка мордоворотов, обзывая зачем-то друг дружку жидами, стукаются лбами, машут кулаками, гневно сопят, ломают себе ребра и вообще разводят беспокой и бестолковую возню?
Кого-то из дерущихся забросили, не целясь, в пустой бак. Тело, сложившись пополам, безвольно ухнуло на дно и затихло. Один из бомжей пополз следом за ним. Но не извлекать из контейнера, как сначала подумал гуманный Роман. Пару минут спустя предприимчивый бродяга вылез из бака, прижимая к груди добычу – снятые с упакованного драчуна кроссовки. Спрыгнув на землю, мародер моментально растворился в окрестной темноте.
«Безобразие», – подумал Роман вдогонку улепетывающему мародеру. Вероятно, ему следовало вмешаться в происходящее, обуздать мордобитие, вразумить разошедшийся не на шутку народ. Но сомненьям не было конца: с кого начать, как подступиться к клубку ломаемых тел, не слишком ли их много на него одного, хватит ли сил? Колеблясь и не решаясь, Роман прохаживался вдоль забора, нервно поглядывал на бойню. Это было серьезное дело – не какая-нибудь гражданка на мосту и не бухгалтерша, которую приклеить к двери – раз плюнуть. Тут война, целое разбушевавшееся стадо. Хоть и неманьяки – но страшнее вошедшего в азарт и боевую ярость домашнего мужа зверя нет. Как вырвется на свободу – гуляет по полной культурной программе. Пока вольным воздухом не надышится, вразумлять его бесполезно.
Но сомнения сомнениями, а испытать силушку в настоящем деле Роману не терпелось. Как оно будет – сила слова, воля искусства против азарта жизни?
Он остановился, примериваясь, сделал каменное лицо, внутренне подобрался, напрягся, охватил единым взглядом все поле битвы. И начал творить. Вдохновенно, самозабвенно, с размахом. Вот уже и несколько тел отвалились в беспамятстве в сторонку. Им хорошо наподдали напоследок из центра событий. Вот уже и страшные вопли приутихли, только чавкают удары, что-то хрустит да сопят в нетерпении покончить с делом бойцы. Уж близок долгожданный мир, когда считать придется раны, товарищей искать…
– Что
«Уйди, женщина, не мешай», – бросил ей мысленно Роман в запале вдохновения и утроил усилия.
Творческий раж накрыл его с головой. Поле битвы внезапно потемнело, будто погас единственный фонарь, освещавший его. И участники битвы стали расползаться в клубы черного тумана. Безмолвие опустилось на мир. Последнее, что мелькнуло в голове, было слово «менты». А затем черная пустота увлекла его в бездну. Визга милицейской сирены он уже не слышал.
18. Жуть кромешная
Ночь продолжалась. Открыв глаза, Роман осторожно ощупал то, на чем лежал. Узкий матрас, железная кровать. «Где это я?» – изумился он. Продолжив обследование вручную, он вскоре выяснил, что кровать стоит у шершавой стены. Из внутренних ощущений самым сильным была тупая головная боль. Слух подсказывал, что внутри стен он не один – рядом похрапывал кто-то, а обоняние сигнализировало о помощи, требуя чистого воздуха. В помещении остро пахло свежей бомжатиной. И чем-то еще, каким-то животным духом… псиной, что ли?
Роман поднялся с кровати и пошел в обход, по периметру, держась рукой за стену. Помещение оказалось небольшим. До первого угла – пара метров, еще через метр нащупался дверной проем. От света божьего Романа отделял металлический прямоугольник двери. Постояв немного перед ней, заточенец вдруг понял: это дежа вю. Такое, несомненно, уже когда-то было. Роман забарабанил кулаками в дверь.
– Эй! Выпустите меня отсюда!
Дверь, продребезжав, растворила квадратное око.
– Чего надо? – в окошке нарисовалась усатая физиономия.
– Где я? – спросил Роман.
– Ну, в КПЗ. Чего шумишь-то?
– КПЗ – это что, тюрьма?
– Да уж не тещины блины.
– А за что?
– Тебе видней, – зевнул мент.
– Вы так думаете? – доверчиво осведомился заключенный. – Мне надо в туалет.
– Параша в углу.
– Еще надо позвонить.
– А еще чего? – мент снова сладко зевнул.
Роман воспринял глумливое поощрение буквально и, подумав, дополнил список своих нужд:
– Еще адвокат.
– Ну ты, паря, артист, – сказал мент и пропал.
Через пять секунд окошко, опять растворившись, изрыгнуло угрозу:
– А будешь шуметь, в карцер посажу. Умный нашелся…
И снова с треском захлопнулось.
Роман добрался до кровати, которая оказалась тюремными нарами, и безвольно опустился на матрас. Голова раскалывалась, и с памятью как будто творились нелады. Думать было совершенно невозможно, но именно этого требовала ситуация.
Опять загребли. И опять неведомо за что. Сам знаешь, говорят. Так, начнем с начала. По пунктам. Вечером пошел гулять. Вроде бы чего-то искал. Что потом? Потом были какие-то… маньяки? Нет. Наоборот. Неманьяки. Ледовое побоище. Бородинская битва. Сила искусства. Кровавый туман. Сладкий ужас. Маньяк!
Роман в озарении дернул головой, позабыв о стене и больно приложившись об нее затылком.
– Уй, понаставили тут!
Все ясно. Они его вычислили. Маньяк – это он. Но как они узнали? Сам сознался в беспамятстве? А теперь его отправят на обследование и посадят в психушку?
Внезапно перепугавшись, Роман вскочил и в легком помрачении рассудка начал пинать дверь ботинком.
– Эй, вы! Я не хочу в психушку! Лучше сразу расстреляйте.
Сзади кто-то закряхтел, задышал, заскрипел нарами.