Застывшая кровь
Шрифт:
– Человек, которому я доверил бы жизнь. – Едва заметно ползёт вверх уголок тонких губ Анвара, а в прозрачных глазах вспыхивает искра довольства, раздражающая до невозможности. Хочу выцарапать сердце у него из груди, а его это что, забавляет?! – Она страховала меня, а теперь это должен сделать я, иначе её арестуют вместе с остальными моими людьми. Кстати, где они?
Его нежелание раскрывать личность седьмого всадника – точнее, всадницы – бесит до невозможности. Вызывает кучу новых подозрений и неприятное ощущение, что эта девушка ему не безразлична. А мне уже хочется немедля её отыскать и свернуть
– В городской тюрьме. Королевская темница для особых узников, да и держать тебя с ними неразумно. Хочешь сказать, где-то поблизости всё ещё рыскает некая девушка и может помочь вам всем бежать в любой момент?
Я холодею от этого понимания и вновь касаюсь ржавых прутьев в глупом порыве проверить надёжность камеры. Кажется, не помешает усилить количество стражи у башни. Бред какой-то! Он что, давно мог попытаться сбежать? И сидит в темнице лишь потому, что сам так желает? И война… болотные духи, пока он тут изображает мученика, чёрный гарнизон готов собрать армию и идти на столицу! А его это, кажется, не волнует вовсе!
– Пока что она не получала такого приказа. Я жду суда и твоего решения, а ещё – торжества истины. Сбежать было слишком просто и не устроило бы нас обоих, верно? – он хитро ухмыляется, явно намеренно напоминая мне о нашей последней ночи вместе. Вздрагиваю всем телом, а исходящее от Анвара тепло чувствуется отдалённым звоном по воздуху, заставляющим меня вновь крепче обхватить решётку, чтобы удержаться на негнущихся ногах. – Что бы ни случилось с Маисой, это сделал не я.
– Её нашли в винном погребе, убитую уже очень давно и с вырезанным сердцем, – нехотя выдавливаю надтреснутым тоном. – Тот, кто это сделал и занял её место, был отравителем меча. И подчинялся тебе…
– Вывод из ничего. Тебе проще так думать, свалить всё на меня. Давай, доведи страну до войны, отличное начало правления, – издевательски тянет Анвар, как вдруг насторожено замирает, словно прислушиваясь. – Что это за звук? – он чересчур сосредоточенно смотрит на меня и почти прижимается к прутьям, на что предельно натягивается цепь, ведущая к ошейнику.
– Какой звук? – я нервно оглядываюсь, но по ступеням никто не идёт, и в подвале всё так же тихо, лишь гулко капает с протекающего потолка вода, уже хлюпающая лужей под подошвой туфель.
– Этот… стук. Чем ближе к тебе, тем громче, но твой пульс я знаю – он другой. Это… тише. Такое слабое. Будто умирающий или какой-то слишком мелкий зверь…
Застываю, боясь пошевелиться. Вот про это совсем не подумала, когда неслась сюда сломя голову – что кхорров маг почувствует лишнее. То, о чём не собиралась говорить. Мой старательно убегающий от прямого контакта взгляд ловят пронзительные глаза, буквально пришпиливая к месту и не дав шагнуть назад, на безопасное расстояние. Шумно сглатываю. Пусть он не поймёт. Пусть не догадается. Пожалуйста, пожалуйста, Сантарра, если ты ещё не забыла про меня, помоги…
– Виола? – в тишайшем шёпоте и потрясение, и вопрос, а в глубине прозрачной радужки крутятся мириады обсидиановых искр надежды, отблески пламени факелов.
– Нет! – чересчур торопливый писк хуже признания вслух. Пробую отшатнуться,
– Это правда? Духи песков, скажи, что это правда! Ты…
– Неправда! Ничего не было правдой, и это тебе тоже кажется! – всхлип, и я безнадёжно запрокидываю голову, чтобы слёзы остались внутри глаз и не побежали стыдными дорожками. А тепло его рук уже паутиной плетётся вверх к предплечью, отогревая так нужно и правильно… Рывок, но хватка по-прежнему цепкая, а взгляд – ошеломлённый до глубины души.
Какая, какая к кхоррам душа у мага?! У прирождённого лжеца.
– Я слышу! И чувствую… Он живой, он внутри тебя, это же наш…
– Ненадолго, – зло выплёвываю я ему в лицо как последнюю попытку освободиться. Задержать эту встрепенувшуюся под рёбрами потребность касаться, греться, жить.
Анвар моментально меня отпускает, словно обжёгшись, и отстраняется, каменеет в изваяние. Я тяжело дышу, собираясь с мыслями, часто моргаю, лишь бы солёная плёнка не мешала видеть. И всё равно приходится стереть влагу с щеки.
– Не смей. Виола, не смей этого делать, слышишь! Мы справимся, вместе. Ты… так вот, что с тобой! Ему нужно тепло, нужны силы, а твоих мало… Есть мои. Дай мне помочь, вытащи отсюда, и я обещаю…
– Я уже знаю цену всех твоих обещаний и клятв. Так что только мне решать, нужно ли династии ещё одно насквозь лживое харуново отродье.
Я решительно разворачиваюсь, более не желая ни видеть его, ни слышать новых оправданий, ни показывать слабость – то, как приятно теплеет уголёк внизу живота, едва к нему подбираются сахарные искры магии отца.
– Стой! Виола, не уходи! Кхорры раздери, вытащи меня отсюда сейчас же! – такого открытого бешенства я не слышала от него ни разу, но не сгибаю плеч, пока в них несутся надрывные крики, эхом отдавая по подвалу: – Ты убиваешь его! Не смей убивать нашего ребёнка!
Следом бахает грохот, знаменующий отчаянно сильный пинок по двери камеры, от которого из стены выпадает особо ненадёжный камень. Всё ещё не оборачиваюсь. А на солёных губах вдруг появляется совершенно ненормальная улыбка, будто только что, впервые, я выиграла сложную партию. Захватила нити контроля, никогда не принадлежавшие мне. Дошла до края шахматной доски, чтобы из пешки в чужих руках наконец-то стать королевой.
Вместе с разливающимся по венам живительным теплом это оказывается до дрожи сладко. В моих силах быть не просто на два шага впереди, но и отомстить за предательство сполна. В голове молнией вспыхивает потрясающе простое, элегантное и правильное решение.
Меня не удовлетворит костёр жрецов, который лишь бестолково развалит страну. Зато удовлетворит, когда увижу в его глазах ту же боль, что он причинил мне.
Кресло монарха в комнате для собраний преторов уже практически принимает форму моего тела – как-то сразу повелось, что общаться с первыми людьми страны удобнее тут, а не в официальном приёмном зале. Ещё слишком живы воспоминания о сидящем на троне отце, смотрящем на меня с разочарованием; о ноже, брошенном к его ногам; о чёрной пене из его рта и о могильном холоде королевского склепа, к которому всё это привело.