Затемнение
Шрифт:
Сергей, обозрев всё это не один раз и будто не веря своим глазам, ещё какое-то время продолжал ворочать ими туда-сюда с изумлённым и недоумевающим видом. Пока наконец на его лице не мелькнула догадка и он не перевёл взгляд на часы. Догадка полностью подтвердилась: стрелка подползала к двенадцати! Сергей тем не менее несколько секунд неотрывно, наморщив лоб, смотрел на подсвеченный циферблат, точно не в силах поверить в увиденное. Но пришлось в конце концов уверовать в очевидное. Да, было уже около полуночи! Что означало, что он, ничтоже сумняшеся, проспал, прикорнув на скамеечке и привалившись к ограде, два часа. Ни больше, ни меньше. Вместо того чтобы, как он и планировал, как можно скорее убраться из этой малоприятной, мрачной и неприютной местности, к которой он сразу после прихода сюда ощутил непроизвольное, подсознательное отвращение, почти вражду, он завалился тут спать! Хорошо хоть
Оторвав взгляд от часов, Сергей помотал головой, в которой ещё бродили остатки сна, и снова огляделся вокруг. Уже более спокойным, беглым, чуть насмешливым взором. Ему вдруг пришло на ум, что он никогда не был на кладбище ночью. Когда-то давно, ещё в детстве, его приятели отправились поздно вечером на это самое кладбище и занимались тут чёрт-те чем. Чуть ли не чёрную мессу проводили. Ну, как могли, разумеется. За что и получили потом от родителей под первое число и после этого надолго забыли сюда дорогу. А его грозный родительский гнев миновал. Так как он не поддался на уговоры друзей и не присоединился к ним в этом сомнительном предприятии, а пошёл домой и лёг спать. Но не потому, что был таким уж хорошим и примерным пай-мальчиком, не решавшимся шагу ступить без разрешения старших и больше всего боявшимся огорчить маму с папой. Отнюдь нет. Просто острые ощущения подобного рода не интересовали его. И ко всякой чертовщине он всегда, даже в самом юном возрасте, был совершенно равнодушен. Уже тогда он отличался сугубо трезвым, прагматическим складом ума и взглядом на жизнь и верил только в то, что можно увидеть, услышать и потрогать руками. А всякая дребедень, которой на полном серьёзе увлекаются, о которой любят порассуждать как о чём-то достоверном, практически доказанном и неоспоримом наивные, легковерные, не дружащие с головой люди, вызывала у него лишь снисходительную и презрительную усмешку. Усмешку над безмерной, не знающей предела, вечной, как сам человеческий род, людской глупостью.
Сейчас же эти его взгляды, подтверждённые жизненным опытом, укрепились ещё более и превратились в твёрдую, неколебимую убеждённость. А потому он без всякого волнения и тем паче страха, – которые, наверное, испытал бы на его месте более впечатлительный и менее уравновешенный человек, – и даже без особого любопытства взирал на расстилавшийся перед ним ночной кладбищенский пейзаж, залитый недвижным, безжизненным сиянием, придававшим всему, как это свойственно лунному свету, немного нереальный, полуфантастический оттенок. Его безразличный, рассеянный взор скользил по занявшим всё видимое пространство бесчисленным надгробиям, обелискам и крестам, которые он не раз и не два обозрел при солнечном свете и теперь имел случай увидеть при том же свете, но уже отражённом, заимствованном, поблёкшем и словно помертвелом.
Это было довольно занятное, даже по-своему внушительное и величественное зрелище. Но всё же несколько однообразное, унылое и мрачноватое, навевавшее такие же унылые и мрачные мысли. О тщете всех наших забот, усилий и потуг, призрачности наших радостей и удовольствий, о краткости и быстротечности жизни, об ожидающем всех без исключения – и его в том числе! – неизбежном и неотвратимом конце. А Сергей такие мысли терпеть не мог, буквально не переваривал, у него от них начиналась самая настоящая изжога. Благо хоть посещали они его крайне редко, а если уж приходили случайно, без всякого спросу, помимо его воли ему на ум, изгонялись решительно и немедленно. Сергей очень ценил, холил и лелеял свой душевный покой и не выносил ничего, что могло бы хоть ненадолго нарушить его.
Бесцельное глядение по сторонам и смутные размышления, бродившие в его немного гудевшей и всё время норовившей склониться вниз голове, были прерваны донёсшимся издалека глуховатым громыханием. Сергей снова взглянул на небо и, присмотревшись, различил на его иссиня-чёрном фоне густую плотную массу, по-прежнему облегавшую всю восточную сторону небосвода и тяжело нависшую над верхушками деревьев. Это были те самые косматые свинцовые тучи, которые он видел перед тем, как заснуть, и которые, как он тогда ожидал, грозили пролиться бурным июльским ливнем. Но отчего-то так и не пролились и приостановили своё движение по небесному простору, будто остановленные мягким, мутноватым лунным светом, озарившим и небо, и землю, и наползавшее на него скопище облаков. В его сиянии отчётливо вырисовывались неровные, изломанные края облачной толщи, поглощавшей слабое мерцание далёких крошечных звёзд, но словно не решавшейся пока погасить сверкающее ночное светило и погрузить мир в непроницаемый мрак. И лишь выражавшей свои намерения раздававшимся периодически приглушённым
Этот пусть и отдалённый, но достаточно чётко прозвучавший в ночной тиши грохот вывел Сергея из расслабленного полусонного состояния, напомнив ему, что вероятность дождя отложена, но отнюдь не отменена. Да и сидеть тут и дальше уже не имело абсолютно никакого смысла – Олег не пришёл бы уже совершенно точно! Сергей усмехнулся этой своей мысли и потёр руками, представив себе их завтрашнее объяснение и те тёплые, прочувствованные слова, которые он скажет приятелю, заставившему его провести незабываемый вечер и встретить полночь на городском погосте. «Спасибо тебе, дорогой товарищ!» – так он начнёт свою издевательско-благодарственную речь и, возможно, для большего эффекта даже приобнимет проштрафившегося, сконфуженного друга. – «Исполнилась самая моя заветная и дурацкая мечта! Ты не поверишь, но я всегда, буквально с младенчества, мечтал побывать ближе к ночи в компании покойников. Это же так круто! Просто обалденно… Да всё не решался. И времени не хватало, дела, знаешь. И вот теперь благодаря тебе наконец свершилось…»
Его неумеренное и не совсем своевременное веселье вдруг прервалось вновь посетившим его небезосновательным, как ему казалось, опасением: а что если Олег попросит у него взаймы? Ведь не зря же он такой хмурый, подавленный, просто убитый. Как говорится, краше в гроб кладут. Неспроста же всё это. Должна же быть какая-то причина, и, по-видимому, очень серьёзная. А что может быть серьёзнее, важнее и существеннее денег? Что ещё может так расстроить, сразить, вогнать человека в депрессию, как не проблемы с деньгами? Люди из-за этого порой счёты с жизнью сводят, – Сергей не понаслышке знал о таких случаях. По сравнению с этим все другие проблемы – это мелочь, детские игры. Деньги – вот что самое главное, основа основ, то, на чём зиждется жизнь человека, что придаёт ей значение, ценность и смысл. По сути, единственное, ради чего стоит жить, что-то делать, чего-то добиваться, идти вперёд, не считаясь с усилиями, трудностями и жертвами.
Пораздумав над этим немного, Сергей решил отказать себе в удовольствии потроллить друга, всерьёз опасаясь услышать от него в ответ просьбу о займе. Раз уж Олег не пришёл на свидание, ну и бог с ним. Может, оно и к лучшему. Возможно, он нашёл другого человека, более отзывчивого, участливого, сердобольного, а главное, щедрого, согласившегося оказать ему требуемую помощь. А значит, к нему, Сергею, Олег больше не обратится и не потревожит его душевный покой. Он же, со своей стороны, сделает всё возможное, чтобы избежать встречи со своим удручённым, находящимся не в своей тарелке, явно нуждающимся в чём-то приятелем. Сергей не любил неудачников, лузеров, аутсайдеров, людей оступившихся, понёсших крупные потери, потерпевших жизненный крах, и старался держаться от них подальше, будто страшась заразиться от них опасным вирусом уныния и неуспеха. И такой товарищ ему уж точно не нужен. Если Олег так и не выкарабкается из той сложной ситуации, в которой он, скорее всего, оказался, и не решит своих финансовых проблем, Сергей ничего не имел бы против, если бы их многолетняя, уходящая своими корнями в раннее детство дружба на этом и закончилась.
Порешив на этом и избавившись к этому моменту от остатков сна, Сергей бодро поднялся с ветхой, чуть пошатывавшейся скамейки, на которой он ухитрился превосходно выспаться, потянулся, широко зевнул и, бросив по сторонам беглый прощальный взгляд, вышел из ограды и двинулся было по тропинке, намереваясь поскорее покинуть эти сумрачные, безрадостные края. Но, сделав всего несколько шагов и взглянув вперёд, вдруг встал столбом и выпучил глаза от изумления. Поначалу он подумал, что ему мерещится. Он зажмурился и потряс головой. Однако, открыв глаза и снова устремив взгляд перед собой, увидел то же самое.
Навстречу ему двигалось привидение! Невысокая, стройная, хрупкая женская фигура, облачённая в длинные белые одежды, покрывавшие её с головы до ног. Она шла, – или, вернее, как показалось Сергею, как будто плыла, почти не касаясь ногами земли, – по извивавшейся между двумя рядами оград дорожке, по которой пришёл сюда он сам, а затем старый бродяга. Шла медленно, осторожно, будто наощупь, чуть помахивая перед собой руками и слегка ворочая из стороны в сторону головой, покрытой, как и всё её тело, куском белоснежной ткани. «Слепая, что ли?» – мелькнуло в голове у Сергея, не отрываясь, вытаращив глаза и окаменев, смотревшего на понемногу приближавшуюся к нему призрачную белую фигуру и чувствовавшего, как по спине у него бегают мурашки, в голове мутится, а стеснившуюся грудь заполняет холодная, леденящая волна, от которой застыло сердце и прервалось дыхание.