Затерянная улица
Шрифт:
Тикали часы, потрескивали дрова в печи. А он все ждал. Она украдкой глянула ему в лицо, когда он задумался над ходом. Даже в пору ухаживания Джон не заботился о своей внешности. Вот и сегодня утром она просила его побриться. Потому что должен был прийти Стивен, потому что она боялась увидеть их рядом, потому что в глубине души она уже и тогда знала. Уже тогда в ней скрывалось скрытое и запретное знание, о котором громко заявлял Стивен своей усмешкой.
— Ты, я гляжу, озябла, — сказал он наконец, бросая карты и вставая из-за стола. — Все равно игра не получается. Пойдем посидим у печки.
— Давай сначала повесим одеяла на дверь. Мы всегда в бурю так делаем. — Ей казалось, что, занявшись этим простым будничным делом,
Стивен встал на стул и повесил одеяла, которые она принесла из спальни и подала ему. Несколько секунд они смотрели, как колышутся одеяла под напором ветра, пробивавшегося снаружи сквозь щели.
— Я и забыла, что покрасила дверь спальни, — сказала Энн. — Смотри, верх одеяла испачкался.
Он как-то странно посмотрел на нее и пошел к печке. Она пошла следом, пытаясь представить, что делается в бурю на холмах, и гадая, придет ли Джон.
— Идти в такой буран — верная смерть, — вдруг сказал Стивен, отвечая на ее мысли. Он открыл дверцу печки и пододвинул к ней два стула. — Он знает, что с тобой ничего не случится. Да и вообще вряд ли он в такую ночь оставит отца одного.
— Ветер будет ему в спину, — упорствовала она. — Какие были вьюги в зиму перед тем, как нам пожениться, а он ни разу не пропустил свидания…
— Такие, как сейчас? Да он и ста ярдов не пройдет — собьется с пути. Ты только прислушайся, что делается.
Его голос смягчился, подобрел. На секунду Энн подняла на него глаза, но, увидев все ту же уверенную оценивающую усмешку, поспешно их отвела и долго сидела молча, напрягшись каждым нервом. Казалось, что все зависит от того, сумеет ли она не встретиться с ним взглядом. Такое же ощущение было у нее несколько часов назад, когда она изо всех сил упиралась спиной в дверь, в которую ломился буран. А Стивен смотрел на нее и улыбался. Она не смела пошевелиться, ослабить стиснутые руки, поднять глаза. Потрескивали дрова, тикали часы. Буран бросался на стены, словно задавшись целью их опрокинуть. Все ее мышцы судорожно напряглись в отчаянной попытке устоять, и ей стало казаться, что комната вокруг нее плывет и кружится. Наконец она помимо воли подняла на него глаза.
Она хотела тут же опустить их снова — просто перевести дыхание и ослабить ставшее невыносимым напряжение, но в его улыбке вместо дерзкого вызова, который она страшилась увидеть, на этот раз было что-то похожее на тепло и сочувствие, и еще было понимание, которое утешило и ободрило ее: она даже удивилась, отчего еще несколько секунд назад ей было страшно. У нее возникло такое чувство, будто буран утих и она вдруг обрела покой и защиту.
А может быть, вдруг мелькнула у нее мысль, это не улыбка изменилась, а она сама? Может быть, за эту долгую, пронизанную шумом ветра паузу ее подлинное свободное «я» вырвалось из оков навязанных ей правил и условностей? И в его оценивающем взгляде она вдруг увидела всего лишь понимание той неудовлетворенной женщины, которая все это время, ропща, скрывалась в ней, но существование которой она отказывалась признавать, скованная путами пережившей себя, привычной верности.
Ибо Стивен всегда очень много для нее значил. Теперь она это поняла. Уже семь лет — почти столько же, сколько она знает Джона, с того самого вечера, как они с ним танцевали.
В лампе кончался керосин. В ее тускнеющем свете они смотрели друг на друга, отрезанные от мира стеной молчания и бури. Ее лицо было бледно, на нем отражалось еще продолжающаяся в ней борьба, его — молодо, красиво, чисто выбрито. Ее глаза горели фанатическим блеском, исполненные отчаянного желания верить, прикованные к нему как бы для того, чтобы забыть обо всем остальном, чтобы найти себе оправдание; его глаза были спокойны, уверенны, полуприкрыты в ожидании того, что неизбежно должно было случиться. Огонь все тускнел, вокруг них собирались
— Но он всегда приходил, — твердила Энн. — В самые страшные, самые морозные ночи, даже в такие, как сегодня. Ему никакой буран…
— Такого ни разу не было.
Его улыбка была тихой, даже какой-то обезоруживающе непосредственной, словно он хотел ее успокоить.
— Ты же выходила, видела, что там творится. Через холмы ходу пять миль… Я бы хорошенько подумал, прежде чем решиться пройти хотя бы одну в такую-то ночь.
Стивен спал, а она еще долго лежала без сна, прислушиваясь к реву бурана. Чтобы уменьшить тягу в трубе, они подняли одну из конфорок на плите, и через открытую дверь спальни ей были видны отблески огня и тени, танцующие на стене кухни. Они то подскакивали, то опадали, принимая самые фантастические очертания. Постепенно они начали казаться ей живыми. Одна огромная тень все время угрожающе устремлялась к ней, заполняя всю комнату своей черной массой. Снова и снова тень надвигалась на нее, как бы готовясь к прыжку, но каждый раз маленький язычок света укрощал ее и возвращал на место, рядом с другими тенями. Однако, хотя тень ни разу ее не достала, Энн вся замирала от страха; ей казалось, что в ней сгустились пронизанные ветром и морозом просторы, вся их грозная беспощадность.
Затем она задремала, и во сне тень превратилась в Джона. Он надвигался — медленно, неотвратимо. На стене по-прежнему метались и трепетали отблески огня, но вдруг они превратились в тех быстрых снежных змеек, которых она днем наблюдала во дворе. И они тоже наступали на нее. Они сплетались и исчезали, а затем появлялись снова. Она лежала неподвижно, скованная страхом. Вот Джон уже совсем близко, она может до него дотронуться. Ей казалось, что беспощадная рука сжимает ей горло. Она хотела закричать, но не смогла разомкнуть губ. Стивен беспечно спал рядом.
И вдруг вспыхнувшее пламя осветило лицо Джона. И она не увидела в нем ни следа угрозы или гнева — только спокойное каменное отчаяние.
Да, это был ее Джон. Он начал отступать, и она пыталась позвать его: «Погоди, Джон, это неправда, это вовсе не так, послушай, Джон!», но слова застыли у нее на губах. И вот уже он исчез, и опять лишь ветер выл за стеной, поскрипывали желоба, извивались и прыгали тени на стене.
Энн вскочила, вдруг сразу проснувшись. Джон стоял у нее перед глазами как живой, она отчетливо видела его внезапно постаревшее, скованное печалью лицо, и не сразу поняла, что это был сон. Ей пришлось несколько раз повторить себе, что он сейчас у отца, по ту сторону холмов, прежде чем она смогла стряхнуть убеждение, что он только что был в комнате. Просто она заснула, глядя на танцующие тени, говорила себе Энн. А это жуткое видение было вызвано таившимся в ее душе страхом перед его возвращением. Но он не придет. Стивен прав. В такой буран он не станет и пытаться. Бояться нечего — их никто не потревожит. Никто ничего не узнает. А это все от страха, нелепого, безрассудного страха, от гложущего ее сознания вины, которую не могла подавить даже вновь обретенная уверенность торжествующей женственности.
Теперь она поняла. До сих пор она не разрешала себе понять или признать свою вину, но сейчас, лежа одна и видя перед собой в разрываемой ветром тишине его лицо, она вынуждена была это сделать. Окаменевшее от горя лицо, смотревшее на нее из темноты, видение, которое полнее выражало сущность Джона, чем его живые черты.
Она стала тихо плакать. Огонь в печи угасал. Вот уже на потолке и на стене остался лишь слабый трепетный отсвет. Домик вздрагивал и сотрясался, и по нему опять стал расползаться холод. Стараясь не разбудить Стивена, она выскользнула из постели и пошла подложить в печь дров. В топке осталось лишь несколько едва тлеющих угольков. Дрова долго не занимались.