Затерянные в Шангри-Ла

Зукофф Митчелл

Мужчины племени дани. Фотография сделана Эрлом Уолтером в 1945 году (фотография любезно предоставлена Б. Б. Макколлом).

Именно вражда между союзами определяла жизнь туземцев. Если бы долину накрыть стеклянной крышей, то она превратилась бы в террариум для изучения человеческих конфликтов: экосистема, питаемая солнечным светом, речной водой, мясом свиней, сладким картофелем, — и непрерывные войны между соседями.

Предки твердили им, что война — это моральное обязательство и потребность жизни. Мужчины говорили: «Если не будет войны, мы умрем». Постоянство войны отразилось даже в языке. Если человек говорил «наша война», то

строил фразу так, словно речь шла о чем-то неизбежном. Когда же он говорил об имуществе, например «наше дерево», то фраза строилась совершенно иначе. Смысл был ясен: хозяин дерева может измениться, но война будет вестись вечно.

Если задуматься над причинами Второй мировой войны, то понять мотивы, побуждающие туземцев к войнам, очень трудно. Они воевали не за землю, не за богатство и не за власть. Никто из них не собирался истреблять или завоевывать соседей, никому не было нужно защищать свой образ жизни или менять убеждения своих врагов. Убеждения и верования у всех туземцев долины были одними и теми же. Никто не считал войну неизбежным злом, результатом неудачных дипломатических усилий или нарушением желанного мира. Ни одна из сторон не ждала мира. Война просто никогда не кончалась. Она просто перемещалась в другие регионы долины, разгоралась и затухала. Но никогда не кончалась. Война была наследством каждого местного ребенка.

В долине Балием постоянной причиной для войны служила необходимость умилостивить духов или призраков, которых называли «могат». Живые строили для них хижины, чтобы духам было где отдохнуть, и приносили туда табак, чтобы духи могли покурить. Живые придумывали ритуалы для духов и верили, что «могат» либо помогают, либо причиняют вред, поэтому их лучше задобрить. Когда человек погибал на поле боя, его друзья и родственники стремились умилостивить его или ее дух. Для этого нужно было убить члена вражеского племени — мужчину-воина, женщину, старика или даже ребенка. Это могло произойти на поле боя, а могло и на поле сладкого картофеля. Пока дух не будет умиротворен, живым не дождаться покоя. «Могат» будет приходить и мучить их, насылая беды и несчастья. Когда месть совершалась, в деревне устраивался настоящий праздник с танцами. Иногда во время таких ритуалов варили и съедали тела побежденных врагов. Пока победившие воины и их родственники праздновали победу, враги кремировали своих мертвых, проводили погребальные ритуалы и начинали планировать месть. Поскольку у всех туземцев верования и обычаи были одними и теми же, то месть не прекращалась. Постоянно появлялись новые духи, требовавшие жертв, новые призраки, которых нужно было умиротворять. Око за око. И так без конца.

Умиротворение призраков было основной причиной войны, но не единственной. В изолированной долине, где достаточно еды и воды, где люди отличались крепким здоровьем, где царил умеренный климат и не отмечалось смены времен года, где ничто не менялось, война являлась основным развлечением и поводом для единения людей. Она удовлетворяла основную человеческую потребность в празднике. Гибель на войне и последующие погребальные ритуалы порождали обязательства и долг, сплачивали людей, порождали общие воспоминания. Иногда войны приводили к переменам внутри союзов. Это было чем-то новым — пусть даже не всегда хорошим. Война имела и практическое значение: гибель воинов сокращала мужское население, а это позволяло выжившим мужчинам брать себе новых жен. В туземных деревнях не было несчастных холостяков.

Характер войн в долине был столь же необычен, как и их принципы. Бои начинались с отправки приглашения: враги должны были встретиться на нейтральной территории. Если враг уклонялся, все расходились по домам. Бой продолжался только днем, чтобы злонамеренные ночные духи не могли прийти на помощь той или иной стороне. В плохую погоду война прерывалась, так как дождь смывал боевую раскраску. Боевой клич напоминал не завывания хищников, а крик местной птицы — кукушковой горлицы. Они вплетали перья в волосы, а их стрелы не имели оперения. После выстрела стрелы летели зигзагом, как птицы в полете. Когда боевые действия прекращались, воины отдыхали, пели, болтали друг с другом. Они знали все детали жизни своих врагов и обменивались оскорблениями через «линию фронта». Когда замечание в адрес жены врага оказывалось особенно сочным, обе враждующие стороны покатывались от смеха. А потом туземцы брались за свои копья и снова начинали гоняться друг за другом.

Поскольку для благополучия общины нужна была победа, мужчины, добившиеся успеха на поле боя, получали

более высокий социальный статус. ОПЫТНЫЕ ВОИНЫ ИМЕЛИ БОЛЬШЕ ЖЕН. И ЭТО БЫЛО ОЧЕНЬ ВАЖНО В КУЛЬТУРЕ, ГДЕ СУПРУГИ СОЗНАТЕЛЬНО ВОЗДЕРЖИВАЛИСЬ ОТ СЕКСА В ТЕЧЕНИЕ ПЯТИ ЛЕТ ПОСЛЕ РОЖДЕНИЯ РЕБЕНКА. Но было бы неверно придавать слишком большое значение связи между войной, полигамией и воздержанием. Для многих мужчин война сама по себе была наградой, источником наслаждения и видом отдыха. Война была основой для сильных эмоций и чувства товарищества. Это был туземный способ хорошо провести время, правда, связанный с вероятностью получить травму или погибнуть. Интересно, что в отсутствие войны туземцы вели совершенно спокойную, безмятежную жизнь. Единственные конфликты были связаны с кражей свиней или семейными разногласиями. Друзья и родственники разрешали свои конфликты отнюдь не насильственными методами. Одна из сторон просто самоустранялась и уходила.

Туземцы из племени дани. Фотография сделана Эрлом Уолтером в 1945 году (фотография любезно предоставлена Б. Б. Макколлом).

А вот женщинам война была вовсе не нужна. Каждый выход за пределы деревни, каждый поход женщин и их дочерей на поля или к соляным бассейнам был связан с опасностью, поскольку враги постоянно совершали рейды на территории своих противников.

Война формировала сознание детей с самого раннего возраста. Обучение и игры мальчиков были связаны с копированием мужчин-воинов. Все игры заключались в имитации войны и захватнических рейдов. Мальчики играли маленькими луками и стрелами, сделанными из бамбука или длинных стеблей травы. Травяные стрелы часто попадали мальчикам в глаза — в племени было много полуслепых мужчин, которые по воинственности не уступали зрячим.

ДЕВОЧКАМ ВОЙНА ТОЖЕ ОБХОДИЛАСЬ НЕДЕШЕВО. КАЖДЫЙ РАЗ, КОГДА НА ВОЙНЕ ПОГИБАЛ КТО-ТО ИЗ БЛИЗКИХ РОДСТВЕННИКОВ, ДЕВОЧКАМ ОТРУБАЛИ ВЕРХНЮЮ ФАЛАНГУ ОДНОГО ИЛИ НЕСКОЛЬКИХ ПАЛЬЦЕВ. К БРАЧНОМУ ВОЗРАСТУ ДЕВОЧКА МОГЛА ЛИШИТЬСЯ ФАЛАНГ ПОЧТИ НА ВСЕХ ПАЛЬЦАХ. Антрополог, который спустя несколько лет прошел по следам героев «Гремлин Спешиэл», описывал этот процесс так: «На второй день утром к месту погребения привели нескольких девочек. Их уже поджидал мужчина, который специализировался на этом деле. Сначала он туго перевязывал девочке руку выше локтя, а потом сильно ударял камнем или доской по локтевому отростку, чтобы пальцы онемели. Помощник удерживал руку девочки на доске, а главный исполнитель каменным топором отрубал фаланги одного или двух пальцев, причем делал это с первого удара».

Ведение войны и задабривание духов предков были не единственными занятиями туземцев. Они строили хижины и сторожевые башни, выращивали сладкий картофель и другие овощи, ухаживали за свиньями, воспитывали детей и готовили еду. Тяжелая работа по большей части была уделом женщин. Мужчины строили дома и сторожевые башни, обносили поля оградами. Свободного времени у них было предостаточно. Время и энергию они тратили на войну — на подготовку и ведение боевых действий, празднование побед, оплакивание погибших, планирование новых войн. В перерывах между боями они говорили о войне, точили оружие, прокалывали носы, чтобы продеть в них клыки кабанов, обматывали стрелы волокнами орхидей, чтобы занести в раны врагов инфекцию, если не удастся убить их сразу. Туземцы часами наблюдали со сторожевых башен за перемещениями врагов по нейтральной территории, которая отделяла их дома и поля от точно таких же домов и полей, принадлежащих врагам.

Когда антрополог Маргарет Мид узнала о племенах долины Балием, она сразу же заметила связь между «далеким прошлым и будущим, в которое устремлены мужчины». Она писала: «Эти люди, точно такие же, как мы с вами, оказались в ловушке ужасного образа жизни, в котором врага нельзя уничтожить, завоевать или поглотить, поскольку враг необходим для обмена жертвами. Каждый раз нужна новая жертва. Мужчины попадают во множество порочных кругов. Царства и империи гибли, не имея другого выхода, кроме как пасть под напором завоевателей, не попавших в такую ловушку. На высокогорьях же Новой Гвинеи такого выхода на протяжении тысяч лет не было. И людям осталось лишь возделывать землю, собирать урожай и воспитывать детей, которым предстояло вести те же войны».