Затерявшийся в кольце бульваров

Климман Михаил

– Нет, но это не имеет значения. Что вы хотели?

– У меня есть старинные книги – полное собрание сочинений Григоровича, изданное в девятнадцатом веке. Они, правда, сильно потрепанные и нескольких страниц не хватает. Сколько вы мне могли бы за это предложить?

– Спасибо, это – не нужно, – ответил Дорин, выдергивая зарядное устройство и кладя его в карман.

– То есть как это? – возмутился старик.

– Вы меня извините, но ваши книги не стоят ничего.

Андрей выключил телефон, еще раз на прощание взглянул на Яшу и вышел. Мобильник немедленно

зазвонил снова. Номер на мониторе определился тот же самый. Ну как объяснить дедушке, что книги его не стоят ничего, вообще ничего, даже в хорошем виде?

Он дошел до летнего кафе, сел возле пенька, на котором они еще вчера обедали с Маркизом. Маша перегнулась через перила:

– Обедать будешь, красавчик?

– Нет, иди сюда.

Она подошла, взглянула вопросительно.

– Маркиз умер, – говорить ей о том, что его убили, было бы неправильно – паника, вопли, визги. – Ты можешь вызвать ментов, «скорую», что там положено? Только меня не упоминай.

Маша стояла молча с открытым ртом. Дорин достал двести долларов и протянул ей:

– Похороните по-человечески.

Опять зазвонил телефон. На экране было написано «Определитель номера заблокирован вызывающим абонентом», и Дорин не стал нажимать зеленую кнопку. Он встал, потрепал по плечу Машу и пошел своей дорогой.

ГЛАВА 47

Лена не раз вспомянула добрым словом Дорина и его совет оставить телефон себе. Допрашивали ее почти четыре часа, сначала обыскали всю квартиру, потом начали мучить вопросами: «Где ваш муж?», «Когда вы с ним расстались?», «Что он и что вы делали вчера ночью?».

Лена на все вопросы отвечала честно – «Не помню». Когда-то, много лет назад, Гришка объяснил, что это – единственно правильный метод поведения на допросах, если не хочешь ничего сказать и никого подвести. Любая информация, а тем более ложь, которую ты выдашь, непременно обернется против тебя: менты ухватятся за твои слова, будут ловить на противоречиях, и скоро ты поймешь, что запутался окончательно.

Ответы типа «Не знаю» не годятся потому, что за ними непременно последует: «Ну как же вы можете не знать, если вы там были и видели? Да вы просто скрываете что-то и можете быть привлечены к ответственности за дачу ложных показаний…»

Точно такую же реплику можно получить при варианте «Не хочу говорить…». А вот при ответе «Не помню» человеку ничего не мешает сказать, что у него действительно – провал в памяти – от стресса или счастья – пусть разбираются врачи.

Допрос шел на кухне, вели его трое оперов, и даже в туалет и к дочери Лену провожал один из них. А счастье от наличия в руке мобильника, который она, вспомнив совет Дорина, взяла, когда пошла открывать дверь, Андреевская осознала только в тот момент, когда позвонил Брайловский. Она хорошо видела, как операм хотелось вырвать трубку у нее из рук, но прав таких они не имели – она была свидетельницей, а не подозреваемой, а обстановка и месторасположение квартиры не оставляли сомнения в материальном состоянии и связях хозяйки.

Сегодня с подобного рода дамами надо было вести себя осторожно – менты это понимали хорошо.

– Привет, красавица! – заорал по своей всегдашней привычке Брайловский, когда она взяла трубку, говорить нормально он почти не умел. – Не знаю, встали ли вы уже или еще валяетесь, но я в магазине, ящик коньяка уже затарил, хочу уточнить, чем мы закусываем.

– Ничем, Гришенька, – Лена намеренно назвала имя собеседника, надеясь, что это хотя бы чуть-чуть успокоит ментов, – а к вечеру имеем реальный шанс перейти на тюремную баланду.

Брайловский мгновенно все понял и задал лишь два вопроса:

– Где ты? Андрей с тобой?

Получив два ответа, он отключил телефон, сказав только, что будет через полчаса с отличным адвокатом. Не очень поверив такому оптимизму – адвокат мог сейчас быть занят или в отпуске, Лена отключила свою трубку. Но настроение ее значительно улучшилось. Она понимала, что если бы телефона в руках не было, то поговорить бы ей не дали – кто-нибудь из ментов уронил бы обычный аппарат, или случайно выдернул шнур из розетки, или нажал бы не на ту кнопку на мобильнике, передавая ей трубку. В общем, применил бы одну из тех полузаконных хитростей, которые позволили бы им узнать, кто звонил, и не дали бы ей возможности поговорить.

– А вот ваша домработница, – продолжил свои вопросы один из ментов, – утверждает, что господин Дорин вчера вечером был дома, что вы потом с ним куда-то отправились, а сегодня утром вы явились в одиночестве и в сильно расстроенных чувствах.

– Как же вы утверждаете, что не помните, когда вы в последний раз видели вашего мужа? – вступил второй.

– Не хотите ли вы сказать, что у вас память хуже, чем у семидесятилетней старухи? – подвякивал третий.

– Хочу, – откровенно призналась Лена, глядя на оперов честными зелеными глазами, – возможно, Вера Васильевна помнит лучше меня.

– И вы никак не можете вспомнить, где были вы сами и господин Дорин позапрошлую ночь? – опять вступил первый.

Андреевской очень хотелось послать оперов к костюмерше Люде. По какой-то формулировке вопроса Лена догадалась, что убийство, если оно вообще было и сегодняшняя ситуация не являлась новой Митиной подставой, произошло поздно вечером или в начале ночи. Да, точно, один из них спросил, что она делала между двадцатью тремя понедельника и двумя часами вторника. Казалось бы, чего проще – сообщи им о Люде, и они отстанут и от нее, и от Андрея.

Но Лена понимала, что делать это сейчас неправильно. Никто не знает, что Люда готова подтвердить, что нет, никто не знает, под какие неприятности она, Андреевская, может подставить костюмершу. К тому же было совершенно очевидно, что Дорина они пока не нашли и Ленина тактика не ведет к затягиванию его пребывания в тюрьме. Нужно было обсудить всю ситуацию с адвокатом, с Брайловским, с его Петром Семеновичем наконец, и только после этого начинать действовать. Поэтому Лена улыбнулась ослепительно и сказала: