Затерявшийся в кольце бульваров

Климман Михаил

Сейчас, глядя на себя в зеркальную витрину, Андрей решил вернуться к бакенбардам, хорошо помня, как они сделали его неузнаваемым даже для себя самого. Он хотел привести себя в такой вид, при котором его не смогли бы опознать не только все, с кем он общался в течение жизни, но и те, с кем он общался последнее время.

Дорин нашел ближайшую парикмахерскую. От «пятачка» он отошел уже далеко – можно было не опасаться, что при опросе менты доберутся и сюда.

– Бриться будем? – спросила пожилая женщина, неприязненно рассматривая его парик.

Дорин хотел было

изложить ей свои предложения, но вдруг вспомнил свое обещание Лене не снимать бороду, покуда не распутает это дело. Он почесал кончик носа, прикидывая, как выбраться из сложной ситуации.

– Сделайте, мне, пожалуйста, – придумал он, – бородку маленькую, как у Чехова.

– Эспаньолку?

Руки его были мгновенно прижаты простыней к коленям, он почувствовал ладонью твердый продолговатый предмет в кармане и понял, что это диктофон Маркиза. «Это надо исследовать в первую очередь, – подумал Андрей. – Когда меня отсюда выпустят, конечно…»

Дело у женщины, которая по возрасту вполне годилась ему в матери, спорилось. Дорину едва хватило тех пятнадцати минут, которые длилась работа, чтобы задуматься еще раз о том, где и как ему теперь жить. Размышления о причинах и виновниках смерти Яши он отложил на потом.

Поразмыслив, Андрей решил вернуться к привокзальному варианту жилья – сегодня у него был ряд преимуществ по сравнению с собой тогдашним. Главное – Мити с его бригадой профессиональных провокаторов не было на «хвосте», да и внешне опознать в нем преступника никто не мог.

Это стало отчетливо видно в зеркале, когда женщина смыла пену, просушила и расчесала бородку и усы. У Дорина возникло желание пойти купить себе еще тонкие очки: на Чехова он похож не стал, но за профессора-интеллигента в области сравнительной фармакодинамики кайнозойского периода его можно было принять без сомнения.

– А зачем парик-то тебе? – шепотом, склонившись к самому уху Дорина, спросила женщина.

– А у меня на лбу выражение неприличное вытатуировано, – в тон ей ответил Андрей. – «Все на выборы в Государственную Думу Российской Федерации».

Женщина засмеялась, дала ему легкий подзатыльник и отправила в кассу расплачиваться.

«А сколько он падал? – Там метров шестьсот…»

Дорин забрел в ближайший сквер, уселся на лавочку. За последнее время скверы и парки стали для него, как для представителя городской фауны, привычной средой обитания. Он уже мог бы написать неплохую статью для какого-нибудь глянцевого журнала на эту тему. Что-нибудь типа «Островки зелени в городе как последнее пристанище для последних недоурбанизированных существ». В самом деле, основными обитателями «зеленых насаждений» были мамаши и бабушки с детьми, влюбленные парочки и распивающие компании. Все три категории явно, правда разными точками, касались естественной природы человека.

При этом можно было откинуть и не брать в расчет случайных прохожих, забежавших в парк по нужде, а также бродячих собак и бомжей как постоянных жителей (хотя и здесь близость к природе была несомненной).

Дорин поднял глаза и, несмотря на не самый

приятный момент в его жизни, едва не расхохотался. Прямо напротив его лавочки перпендикулярно к ней тянулась короткая стена высотой метра в три-четыре. Она служила фоном для памятника, который Андрей видел когда-то в школьном учебнике. Как он помнил, называлась скульптура «Булыжник – орудие пролетариата» и изображала обнаженного по пояс рабочего, который, согнувшись в три погибели, пытается оторвать от земли здоровенный камень. С того места, где сидел Дорин (а это был вид со спины или в данном случае с «пятой точки»), фигура производила невероятно юмористическое впечатление. Но в этот момент с другой стороны стены полуголый бомж пытался подняться с земли, и, по воле случая, поза его один в один повторяла позу пролетария, только в руке у него вместо булыжника была бутылка пива.

Андрей достал диктофон и начал его изучать. Четыре отверстия разной формы, семь кнопок. На ту, где написано слово «erase», лучше не нажимать – в переводе с английского, сколько помнил Андрей, это означало «стереть». Нажатие на кнопки «play» и «menu» ни к чему не привели. Становилось ясно, что без Васьки тут не обойтись. Но звонить ему, а тем более приезжать домой к бывшей жене сейчас было нельзя.

Может, обратиться к Гришке, чтобы он нашел компьютер (Дорину почему-то казалось, что для диктофона обязательно нужен компьютер) и привез туда Ваську. Или это опасно?

А почему он, собственно, не может позвонить Гришке? Не со своего мобильника, конечно… Не своим голосом – для этого есть носовой платок. Не называть никаких имен, чтобы, даже если Брайловского уже слушают, им не за что было зацепиться. Не называя никаких плохих слов: где-то Дорин читал или слышал, что автоматы прослушивания и записи включаются на определенные слова. Уверенности, что это – так, у него не было, но все-таки лучше избегать «наркотиков», «убийств», «терроризма» и прочих ненужных терминов. Хотя какой террорист будет в разговоре говорить про терроризм?

Надо придумать кодовое слово, которое ни для кого бы ничего не значило или было бы просто непонятно, а Гришкой сразу бы опозналось как пароль. И такое слово он придумал.

Андрей купил в киоске телефонную карточку, в галантерейной палатке – платок, зашел в будку, повернулся так, чтобы никто не видел, что он там делает. Затем накрыл микрофон платком, набрал номер и, когда на том конце взяли трубку, сказал:

– Здравствуйте. Это – «Легонант».

ГЛАВА 49

– Здравствуйте, Марк Соломонович, – услышал он и улыбнулся.

Все-таки какая же Ленка – молодец. Но вдруг накатила волна беспокойства, екнуло сердце: «А что ей мешает нормально говорить? Боится, что слушают или кто-то рядом?»

– Вы не можете говорить? У вас клиенты?

– Да, – подтвердила Андреевская. – И когда освобожусь, не знаю. Но нам очень нужно с вами потолковать. Есть новости.

– А не можете хотя бы намекнуть? А то я от нетерпения могу до утра не дожить. Да и подготовиться надо, если что…