Затерявшийся. Дилогия

Мельнюшкин Вадим

– Понял.

– Зря ты не ушёл.

– Зря, не зря – я здесь нужен. Чувствую.

– А не чувствуешь что и там ты тоже нужен? Может тебя там ждут. Родные, друзья ждут и надеются, что ты придёшь, поможешь, спасёшь. Не чужих как здесь, а своих.

– Мне кажется, что здесь тоже уже нет чужих.

– Ну, смотри, твой выбор. И… я за тобой приглядываю. Пока. Будь здоров, не кашляй.

Опять! И ведь так и не поймёшь, что это было – что-то реальное или реакция мозга на стресс и алкоголь. Что интересно,

голова не болит. Вообще ничего не болит, и чувствую себя отдохнувшим. Вот только понять бы – то, что вчера было, это реакция организма на усталость или, правда, зов? Было это имитацией попытки к бегству перегруженного мозга или я на самом деле мог уйти? Вот чего рассуждать – сейчас я ничего не чувствую, а значит, если даже чего-то и было, то теперь этого уже нет. Надо жить дальше. Здесь и сейчас.

Жорка был здесь, распластался на соседней лежанке и тяжело дышал и постанывал. Вот он, похоже, и правда, болеет. Растолкал. У, глаза какие мутные.

– Снилось чего?

– Ага. С немцами друг за другом бегали.

– И как?

– Не знаю, ты разбудил. Лучше бы самогонку пили, как же от этой клоповой настойки башка трещит.

– Да Георгий, не приспособлен ты для благородных напитков.

– А ты, смотрю, как огурчик.

– Так я же лечился, а ты просто коньяк пьянствовал.

– Вот и делай людям хорошее.

Сегодня на улице было солнечно, и даже, кажется, будто бы пригревало, но это только кажется. Снег уже покрылся ещё нетолстым и нетвёрдым настом и даже поскрипывал под ногами. В лагере было пустовато и относительно тихо. Первой, кто бросился в глаза, была Мария, нёсшая в сторону кухни два ведра набитых чистым снегом.

– Ой, товарищ командир, вы как? А то Леонид Михайлович сказал, что вы занедужили.

Глянул на зеленоватого и морщащегося, то ли от солнца, то ли от громкого Машиного голоса, Байстрюка.

– Нет, Маш, что-то он напутал. Ординарец мой слегка прихворнул, но ему, вроде уже лучше, – и, обращаясь к Жорке, участливо поинтересовался. – Тебе ведь лучше?

– Угу, – Георгий ещё и попытался согласно мотнуть головой, но от того больше скривился.

– Съел наверно что-то несвежее.

– Вот уж нет, – Маша воинственно вскинула подбородок. – У нас на кухне тухлятина не водится.

Затем внимательно присмотрелась к ординарцу, перевела такой же изучающий взгляд на меня, и снова обратно.

– Скорее не съел, а выпил.

– Ну, и такое может быть, – решил я увести разговор с опасной темы. – А Михалыч-то сейчас где?

– На продуктовом был.

– А, ну мы тогда пошли. Лекарство взять нужно. Для ординарца.

– Ну, идите – лечитесь.

– Жор, – спросил я спутника, когда отошли подальше. – А не плохая бы жена была?

– Мегера, пока маленькая, как вырастет сущий дракон будет.

Да, пока здоровье Георгий не поправит, будет смотреть на мир букой.

– Как здоровье, командир? – встретил меня дежурной фразой Кошка. Ох, чувствую, услышу я её сегодня несчётное количество раз.

– Нормально,

а вот этого болезного надо подлечить.

– Да, стоит, – старшина смерил болезного взглядом, и тут же прервал его движение в сторону двери землянки. – Здесь постой, тут и воздух посвежей, да и ценного ничего не заблюёшь.

Услышав последнюю фразу, Байстрюк икнул и зажал рот рукой.

– Во-во, и я об этом.

Вышел он, буквально, через десяток секунд, протягивая Жорке гранёный стакан, наполненный чуть более чем на треть мутноватой жидкостью. Болезный схватил сию чашу благодати и опрокинул в себя её содержимое, так и застыв на несколько секунд.

– Верни тару. Это тебе не кружка, разобьёшь ещё.

Как можно разбить такой крепкий стакан, когда кругом снег, я не понял, но Жорка быстро выполнил команду. Знал, что с хозяйственным старшиной шутки плохи.

– Может тебе тоже?

– Нет, я в порядке. Лучше скажи, что я проспал.

– Все ревизора ищут. Ну, кто не в карауле и не на учёбе. Клещёв вернулся, сейчас спит, но просил разбудить сразу, как у тебя время появится свободное.

– Он в третьей?

– Да.

– Сам разбужу. А ты, – это уже Байстрюку. – Иди ещё полежи минуток тридцать, как раз лекарство подействует, затем меня найдёшь.

Георгий благодарно взглянул на меня и потрусил в сторону штаба, а я пошёл к третьей землянке, благо недалеко.

– Клещов, просыпайся.

– А? Ой… Товарищ командир… Разрешите доложить?

– Давай сразу к делу. Что с танком? И, вообще, что за танк?

– Двадцать шестой, такой же, как у меня был, почти один в один – выпуска сорокового года с девяностопятисильным движком. Карбюратор и правда снят, но у нас есть такой, с подбитого ещё в начале осени взяли. И прицел. Не зря я тогда прицел снимал, думал к обычной сорокапятке пехотной подойдёт, ан вон к чему оказался.

– То есть работать будет?

– Будет, куда он денется, да и я тоже. Хорошо, что авиационного бензина у немцев взяли. Здесь движок такой, что ему только первый сорт подавай. Нет, он может и на обычном, но мощность здорово падает, а эта модификация последняя, считай десять с половиной тонн. Куда ему с двигателем, что для шеститонного танка делался. Эх, был бы движок хотя бы сил на сто двадцать, можно было бы его ещё добронировать. Да, как мои парни на них горели. Ну что такое полтора сантиметра брони?

Так, танкист сел на своего любимого конька.

– Понятно. Значит, у тебя всё есть, что надо?

– Есть. Но вот как его вытащить? Нужно специальные лыжи ему делать и лошадей с десяток.

– А что, сам разве не пойдёт.

– По дороге запросто, да даже и по полю на первой передаче. А по лесу никак. Если бы раньше на недельку, вытянули бы на дорогу и притопили. А сейчас это смерти подобно, мы пока шли, я аж три танка немецких видел, причём один – "тройка". Да нас и "двойки" запросто жгли своими двадцатимиллиметровками, а тридцать семь, вообще, дырявит, откуда видит.