Затерявшийся. Дилогия
Шрифт:
– Это что за зверь обрисовался? – снова влез Матвеев.
– Тоже примерно из того же разряда, что и зондеры, – полугражданские строители, как и Имперская служба труда, только если последняя работает только на территории Рейха, то тодтовцы сейчас есть под Витебском. Вот их и изобразим.
– А с формой что?
– Трофейная у них форма, чехословацкой армии, но у них и вермахтовские саперы есть, так что выкрутимся.
– Разрешите вопрос, товарищ командир отряда? – Чего это Нефедова на уставняк пробило. – А это точные сведения? Как бы не попасться, да и с немецким
– Немецкий вам не слишком будет нужен – под хиви будете косить. Николай, объяснять, кто такие хиви, надеюсь, не надо, ты с ними сидел.
– Не надо, я их еще, гадов, и вешал.
– Вот, значит, старшим и пойдешь. Повязочку тебе симпатичную такую сделаем. И даже чего-нибудь напишем, надо только придумать чего.
– Так в лагере они просто белые были, точнее, грязные.
– Ну, можно и не писать, хотя лучше чего начирикать, подумаю. Да еще, старшина, что с ранеными?
– Станчук умер, не пригодятся ему ваши лекарства, а Жорка ничего, поправляется, с немцем в шашки играет.
– Здорово, а работать он у вас не пробовал?
– Кто, Жорка?
– Немец, конечно!
– Он работает, дай боже. Руки золотые, все оружие уже до ума довел. Чего мне его, ямы заставить копать?
– Ладно, старшина, не обижайся. Но и не расслабляйся – если немец сдернет, всей нашей работе швах настанет.
– Никуда не денется, если только на небеса.
– Ну и ладно. Номера с машин сняли? Несите сюда, эх, надо вспомнить, какой номер я на тодтовской машине в Полоцке видел.
Длинная автомобильная колонна неспешно втягивалась в город, обдавая часового запахом масла, сгоревшего бензина и жаром перегретых двигателей. Погода для начала осени стояла непривычно сухая. Солнце с неба палило нещадно, прогревая землю так, что поднятая колесами пыль висела в воздухе по полчаса, мешая обзору и забивая радиаторы. Последние машины в колонне представляли собой большие горы грязи, а водители в советской форме без знаков различия напоминали цветом лица и одежды вышедших из могил вурдалаков. Еще большее отвращение вызывало то, что через дорожки, пробитые потоками пота, стекавшего по их лицам, проглядывали участки распаренно-красной кожи. Немецкий солдат с саперными знаками отличия, сидевший в последней машине рядом с водителем, имел вид не лучше, но вызывал у часового естественное чувство сострадания. Но все же это лучше, чем фронт, где дикие иваны, неся огромные потери, продолжают сопротивляться доблестной германской армии. Спесивые лягушатники и заносчивые лайми, получив во Франции вдесятеро слабее, сдались или сбежали, а эти продолжают драться, разменивая десяток своих жизней на одну немецкую. Идиоты, неужели они на что-то надеются? Вряд ли, просто из своей природной ограниченности не понимают, что их песенка спета. Зачем гибнуть ни за что ни про что? Одно слово – скифы!
– Рядовой, кажется, мне знакомо ваше лицо, – обратился к часовому офицер, нет, скорее пародия на немецкого офицера, вышедший из следовавшей в голове колонны легковой
– Рядовой Пройсс, господин цугфюрер, так точно, я делал вам перевязку четвертого дня прямо здесь.
– Спасибо, рядовой, – зондер протянул непонятную черную коробку с зеленой окантовкой. – Говорят, такие курит сам Сталин. По крайней мере значительно лучше ваших пайковых.
– Спасибо, господин цугфюрер.
Видно, что этому недоразумению в форме нравится, когда перед ним «тянутся» и отвечают по уставу, ну а Отто это не сложно. Он не курил, но если это и правда хорошие сигареты, то можно их сменять на что-либо полезное, может, даже на «панцершоколад». Он вообще любил сладкое, а от «панцершоколада» становилось легко и пропадал страх, постоянно державший его в напряжении последний месяц. Того же эффекта можно было добиться, приняв таблетку первитина, но с шоколадом процесс был гораздо приятней.
– Вы сколько будете на этом посту?
– До завтрашнего утра.
– Ну, тогда еще увидимся, спаситель, я уже до вечера собираюсь покинуть ваш город.
– Удачи, господин офицер.
Ага, офицер, как же, но хорошее слово и кошке приятно. Может, чего еще обломится к вечеру-то.
Автоколонна остановилась перед воротами, только легковой автомобиль зарулил внутрь двора. Господин интендантуррат, собственной персоной, уже встречал меня во дворе.
– Здравствуйте, Пауль. Машины сюда загонять не стоит – ваш груз на складе в пяти минутах отсюда. Да, как ваши раны?
– Здравствуйте, Огюст. Вашими молитвами с моими царапинами все нормально, а насчет склада я так и подумал. Грузчики там найдутся?
– Обижаете. Там может не быть летчиков и танкистов, да что значит не быть – их там точно нет, но грузчиков хватает. Вы заночуете?
– Нет, загрузимся и обратно в Витебск.
– Разве вы отсюда не в Краков? – насторожился немец.
– Отнюдь, в Краков, – я понизил голос, дабы никто не услышал, – пойдет вторая партия, ваша, а моя из Витебска прямым ходом в Варшаву. Железная дорога уже заработала, вы не знали?
– Вот как? Тогда да, так безопаснее.
– Кстати, вы определились с адресом доставки и объемами?
– Да, все хорошо, я бы сказал, просто отлично. Нас ждут великие дела, Пауль.
Ага, трибунал тебя ждет не дождется. Хотя, может, и отвертишься – калач тертый.
– Тогда чего ждем мы? Раньше начнем – раньше опохмелимся.
– Согласен, – засмеялся Мезьер. – Сейчас организую погрузку, вернемся и обмоем.
– Извините, Огюст, но давайте в следующий раз. За погрузкой своего груза, – выделил предпоследнее слово, – я собираюсь проследить лично. Не считайте это за недоверие, но береженого бог бережет – путь длинный, и не хотелось бы застрять ночью посреди леса из-за рассыпавшихся мешков.
Ну да, так я и оставлю свою банду без присмотра, вдруг Тихвинский растеряется и не сможет какую проблему разрулить. Погорим из-за мелочи, как шведы под Полтавой.