Затишье

Тургенев Иван Сергеевич

Владимир Сергеич поклонился, а Надежда Алексеевна посмотрела на него из-под околышка своей круглой шляпы.

– Надежда Алексеевна Веретьева, наша соседка,- продолжал Ипатов, обращаясь к Владимиру Сергеичу.- Живет здесь с братцем своим, Петром Алексеичем, отставным гвардии поручиком. Большая приятельница моей свояченице и вообще к нашему дому благоволит.

– Целый формулярный список,- промолвила с усмешкой Надежда Алексеевна, по-прежнему поглядывая на Владимира Сергеича из-под шляпы.

А Владимир Сергеич между тем думал про себя: "Да ведь и эта прехорошенькая".

И точно, Надежда Алексеевна была очень милая девица. Тоненькая и стройная, она казалась гораздо моложе, чем была на самом деле. Ей уже минул двадцать седьмой год. Лицо она имела круглое, головку небольшую, пушистые белокурые волосы, острый, почти нахально вздернутый носик и веселые, несколько лукавые глазки. Насмешливость так и светилась в них, так и зажигалась в них искрами. Черты лица ее, чрезвычайно оживленные и подвижные, принимали иногда выражение почти забавное; в них проглядывал юмор. Изредка, большей частью внезапно, тень раздумья набегала на ее лицо тогда оно становилось кротким и добродушным, но долго предаваться раздумью она не могла. Она легко схватывала смешные стороны людей и порядочно рисовала карикатуры. С самого рождения ее все баловали, и это тотчас можно было заметить: люди, избалованные в детстве, сохраняют особый отпечаток до конца жизни. Брат ее любил, хотя уверял, что она жалится не как пчела, а как оса, потому что пчела ужалит, да и умрет, а осе ужалить ничего не значит. Это сравнение ее сердило.

– Вы надолго сюда приехали?
– спросила она Владимира Сергеича, опустив глаза и вертя в руках хлыстик.

– Нет, я располагаю завтра же выехать отсюда.

– Куда?

– Домой.

– Домой? Зачем? смею спросить.

– Как зачем? Помилуйте, дома у меня дела есть, не терпящие отлагательства.

Надежда Алексеевна посмотрела на него.

– Разве вы такой... аккуратный человек?

– Я стараюсь быть аккуратным человеком,- возразил Владимир Сергеич.- В наше положительное время всякий порядочный человек должен быть положительным и аккуратным.

– Это совершенно справедливо,- заметил Ипатов.- Не правда ли, Иван Ильич?

Иван Ильич только глянул на Ипатова, а Егор Капитоныч промолвил:

– Да, это так.

– Жаль,- сказала Надежда Алексеевна,- а у нас именно недостает jeune premier 1. Вы ведь умеете играть комедии?

– Я никогда не испытывал сил своих на этом поприще.

– Я уверена, что вы хорошо бы сыграли.У вас осанка такая... важная, это для нынешних jeune premier необходимо. Мыс братом собираемся завести здесь театр. Впрочем, мы не одни комедии будем играть, мы все будем играть- драмы, балеты и даже трагедии. Чем Маша не Клеопатра или не Федра? Посмотрите-ка на нее.

Владимир Сергеич обернулся... Прислонившись головою к двери и скрестив руки, Марья Павловна задумчиво глядела вдаль... В это мгновенье ее стройные черты действительно напоминали облики древних изваяний. Последних слов Надежды Алексеевны она не расслышала; но, заметив, что взгляды всех внезапно на нее устремились, она тотчас догадалась, в чем было дело, покраснела и хотела уйти в гостиную... Надежда Алексеевна проворно схватила ее за руку и, с кокетливой ласковостью

котенка, притянула к себе и поцеловала эту почти мужскую руку. Марья Павловна вспыхнула еще ярче.

– Ты все шалишь, Надя,-промолвила она.

– Разве я неправду про тебя сказала? Я готова сослаться на всех... Ну полно, полно, не буду. А я опять-таки скажу,-продолжала Надежда Алексеевна, обратившись к Владимиру Серге-ичу,-жаль, что вы едете. Правда, есть у нас один jeune premier, сам навязывается, да уж очень плох.

– Кто такой? позвольте узнать.

– Бодряков, поэт. Где ж поэту быть jeune premier? Во-первых он так одевается, что ужас, во-вторых, эпиграммы он пишет, а перед всякой женщиной, даже предо мной, представьте, робеет. Пришепетывает, одна рука у него всегда выше головы и уж не знаю что. Скажите, пожалуйста, мосье Астахов, все ли поэты таковы?

Владимир Сергеич слегка выпрямился.
– Я ни одного из них не знал лично, да и, признаться, не искал никогда их знакомства.

– Да, ведь вы положительный человек. Придется взять Бод-рякова, нечего делать. Другие jeune premier еще хуже. Этот по крайней мере роль наизусть выучит. Маша у нас, кроме трагических ролей, будет исполнять должность примадонны... Вы, мосье Астахов, не слыхали, как' она поет?

– Нет,- возразил, осклабясь, Владимир Сергеич,- я и не знал...

1 Актера на роли первого любовника [франц.).

– Что с тобою сегодня, Надя?
– заговорила с недовольным видом Марья Павловна.

Надежда Алексеевна вскочила.

– Ради бога, Маша, спой нам что-нибудь, пожалуйста... пожалуйста... Я от тебя не отстану, пока ты не споешь нам что-нибудь, Маша, душка. Я бы сама спела, чтобы занять гостя, да ведь ты знаешь, какой у меня нехороший голос. Зато, посмотри, как я славно буду тебе аккомпанировать.

Марья Павловна помолчала.

– От тебя не отделаешься,- сказала она наконец.- Ты, как избалованное дитя, привыкла исполнять все свои прихоти. Изволь, я буду петь.

– Браво, браво,- воскликнула Надежда Алексеевна и захлопала в ладоши.Господа, пойдемте в гостиную. А что касается до прихотей,- прибавила она, смеясь,- это тебе припомнится. Можно ли при незнакомых людях выставлять мои слабости? Егор Капитоныч, Матрена Марковна так вас стыдит при чужих?

– Матрена Марковна,- пробормотал Егор Капитоныч,- очень почтенная дама; только насчет манер...

– Ну пойдемте, пойдемте,-перебила его Надежда Алексеевна и вошла в гостиную.

Все отправились вслед за ней. Она сбросила с себя шляпу и села за фортепьяно. Марья Павловна стала возле стены, довольно далеко от Надежды Алексеевны.

– Маша,- проговорила она, подумав немного,- спой нам "Хлопец сее жито".

Марья Павловна запела. Голос у ней был чист и силен, и пела она хорошо - просто и без вычур. Все слушали ее с большим вниманием, а Владимир Сергеич не мог скрыть свое изумленье. Когда Марья Павловна кончила, он подошел к ней и начал ее уверять, что он никак не ожидал...

– Погодите, то ли еще будет!
– перебила его Надежда Алексеевна.-Маша, потешу я твою хохлацкую душу, спой нам теперь "Гомин-гомин по дуброви..."