Заткнись и поцелуй меня
Шрифт:
Рэдфут похлопал по кровати:
– Приляг рядом и покажи, что я потерял.
Даже дернул строптивицу за рукав, но она уперлась:
– Тут мало места.
– Я подвинусь.
Вероника усмехнулась, будто школьница. В этой ярко-синей блузке она выглядела такой молодой… Ну и округлое декольте, намекавшее на скрытые под одеждой формы, тоже играло свою роль. Для женщины ее возраста у нее отличная грудь. Рэдфут посмотрел на крошечные пуговицы на блузке – штук десять, не меньше. И мысленно оторвал их все.
– Сумасшедший. Что, если кто-то войдет и застукает нас в постели?
– Тогда я ослепительно
Вероника закрыла глаза:
– Ты же знаешь, я не могу.
– Еще немного, – нахмурился Рэдфут, – и я начну подозревать, что тебе просто стыдно появляться со мной рядом.
– Неправда!
– Тогда почему ты не хочешь, чтобы кто-то о нас узнал?
Она отступила на шаг:
– Мы это уже обсуждали. Я просто… не могу.
– Я ничего для тебя не значу.
Вероника вновь подошла к кровати:
– Нет! Значишь. Больше, чем стоило бы… Все дело в детях.
– Твоих детей нет в этой больнице, Вероника, – заметил Рэдфут. – Вообще-то, оглядываясь вокруг, я вижу только нас.
И он снова похлопал по койке.
Стиснув руки на коленях, Шала сидела в комнате ожидания и наблюдала за вышагивающими вокруг людьми. Более дюжины человек – семья и друзья. Джесси, очевидно, всеми любимая, находилась в хирургии. Шала слышала, как кто-то сказал, что положение критическое, и глаза окружающих наполнились слезами. Даже ее собственные глаза горели.
Она отогнала печаль подальше и попыталась дышать через рот, чтобы больничный запах не проник под кожу, захлестнув с головой и вновь унеся в прошлое. И всякий раз, чувствуя приближение паники, приказывала себе не быть ребенком. «Ты сейчас не важна. Важна только женщина, в которую стреляли – в какой-то мере из-за тебя. Даже если ты всего лишь случайно сфотографировала нечто незаконное… Все равно это твоя вина».
А еще Шала знала, что, останься она в отеле, сама бы сейчас лежала в операционной. Вот только в комнате ожидания не было бы никого – ни друзей, ни родственников, живущих достаточно близко, чтобы приехать. Оглядывая толпу, Шала гадала: каково это, когда в твоей жизни так много людей?
И тут услышала свое имя. Подняла голову и увидела, как Мария махнула в ее сторону. Видимо, кто-то спросил, кто она такая. Шала почувствовала неловкость. Она здесь чужая. Незнакомка для всех, кроме Ская. Зажмурившись, Шала вспомнила, как спорила с ним о том, что останется в отеле. Упрямство копа, вероятно, спасло ей жизнь.
Шала открыла глаза и посмотрела на него. Вернувшись с места преступления, он не произнес ни слова. Наверное, с трудом справлялся с эмоциями. Ведь даже просто приехать сюда – уже нелегко.
Шала наблюдала, как Скай переходит от человека к человеку. Приближается к наиболее встревоженным, прикасается к ним, говорит что-то утешительное. Но отстраняется, стоит кому-нибудь ответить той же любезностью. Да, шеф Гомес может поддержать, но сам поддержку не принимает. Это потому, что он здесь по работе, или причина в другом?
Шала вспомнила, как он подошел к Сэлу, когда они только приехали в больницу. Вина облепила Ская, точно вторая кожа. Сэл, со слезами на глазах,
Прошлое Шалы тоже оставило ей вагон и маленькую тележку эмоциональных проблем, но среди них не было чувства вины. Все случилось из-за пьяного водителя. И бабушка убедилась, что Шала с братом это понимают: не прошло и недели после похорон, как она привела их в зал суда. Тот самый водитель, судья… Вина доказана. Но если бы не бабушка, кто знает, какой еще груз свалился бы на плечи детей.
А Скай попал в программу усыновления – у него не было такой бабушки. Не было никого, кто сгладил бы переход от любимого ребенка к сироте. Шала не представляла, каково это, еще не оправившись от смерти родителей, переселиться в дом к незнакомцам. В груди заболело от сочувствия, и Шала вновь принялась оглядывать толпу в поисках Ская, желая убедиться, что он в порядке. Его нигде не было. Вероятно, вышел ответить на очередной звонок. С тех пор, как они сюда приехали, его телефон пиликал уже раза четыре.
Откинувшись на спинку стула, Шала потянула шею, пытаясь снять охватившее плечи напряжение. По интеркому раздался голос, вызывающий врача. Шала закрыла глаза и вместо того, чтобы думать о своем прошлом – или прошлом Ская, – попробовала вспомнить все фотографии, которые сделала за последние дни. Что такого страшного она могла заснять?
Чья-то рука втиснулась между ее сжатыми ладонями. Шала распахнула глаза – на соседнем стуле сидел Скай. Сердце забилось быстрее, и пришлось сдерживаться изо всех сил, чтобы не обнять его. Не упрямого невыносимого мужчину, а мальчика, которым, как Шала знала, он когда-то был.
Он посмотрел на нее, и выглядел при этом почти таким же виноватым, как во время разговора с Сэлом.
– Прости, – пробормотал Скай. – Боже, я совсем забыл…
Он взял Шалу за руку.
– О чем забыл?
– О твоей ненависти к больницам. Ты как?
– Нормально.
Он провел пальцем по ее щеке:
– Нет, не нормально. Давай-ка прогуляемся.
Потянув Шалу вверх, Скай переплел их пальцы и повел ее через комнату. Отвергать его прикосновения не хотелось. Не только потому, что Шала в них нуждалась, но и потому, что чувствовала: ему это тоже необходимо.
Лежа в постели и страдая от головной боли, Хосе ругал себя на чем свет стоит за все, что сделал, едва пересек границу Совершенства. Но, услышав, как за Скаем и остальными закрылась дверь, встал и направился на поиски обезболивающего и одежды.
Аспирин обнаружился в кабинете, а коробка со старыми шмотками Хосе – в шкафу. Джинсы немного болтались, видимо, он похудел, пока жил в ритме большого города. В любом случае свободные штаны это даже хорошо, ибо нижнего белья у Хосе не было. Трусов в коробке не нашлось, что тоже неплохо ввиду как минимум восьми волдырей от укусов огненных муравьев на главном мужском достоинстве.