Затворник. Почти реальная история
Шрифт:
...Иногда Костя писал словами, которых не было ни в приснившейся ему когда-то книге, ни в голове. Они откуда-то брались, приходили сиюминутно – и сразу обретали свою жизнь в романе. Именно тогда он впервые стал задумываться о природе творчества.
В первых числах августа позвонил Санчо.
– Скоро отбываю, старик. Хочу организовать отвальную. Снял для нас троих сауну и бильярдную в Мытищах на всю ночь с пятницы на субботу. Ты, я и Лекс. И пиво, конечно. С раками. Ни вина, ни водки не хочется.
– Втроем? – с подозрением спросил Костя.
– Есть
– Лучше втроем, – сказал Егоров.
– Как скажешь. Ты у нас вольная птица, так что выспись днем хорошенько. В шесть я за тобой заеду.
Поспать не получилось: весь день в пятницу Костя работал. Книга опять слегка забуксовала; он уперся плечом и приложил все силы, чтобы сдвинуть ее с места. Кроме того, в тот день его посетила странная мысль, которая на два часа выбила его из колеи: я пишу одинаковыми словами. У меня бедный словарный запас, я все время повторяюсь.
Он был настолько расстроен, что минут сорок просидел без движения, уставившись в экран. Начал читать куски текста и убедился, что это правда: слова одинаковые. У классиков, признанных мастеров, книг которых он прочел за последние годы немало, язык был сочный, а главное – разнообразный. Так, во всяком случае, ему всегда казалось. А у него, Кости, одно и то же... Все правильно: он хозяйственник, а не писатель.
«Я подумаю об этом завтра», – вспомнил он фразу из «Унесенных ветром». Сварил себе кофе, вернулся с чашкой в комнату, согнал с теплого стула Фолианта, сел и снова изо всех сил надавил плечом. Книга двинулась. Совсем немного, чуть-чуть.
В половине шестого Костя стал собираться, нетерпеливо поглядывая в окно, не подъехал ли Санчо, и мысленно благодаря друга за замечательную идею. Переключиться сейчас было необходимо, причем можно не бояться, что он отрубится часа в три: этого не случится, так он, Костя, был возбужден.
В машине Сашки играло «Радио ретро». Август, вечер пятницы. Вся автомобильная Москва стоит по направлению к области.
Егоров сидел сзади. Лукавый взгляд Санчо, время от времени бросаемый в зеркало заднего вида, Косте не нравился. Раздражал. И Костя не мог понять, почему.
– Расслабься, – сказал Панченко. – Вечеринка уже началась. Слушай музыку и отдыхай. Быстро не приедем. Чем занимался? Поспал?
Косте в голову пришла вторая за этот день сумасшедшая идея: Санчо известно о том, что он, Костя, пишет книгу. От кого? От Оксаны, разумеется. Егоров даже тряхнул головой, отгоняя этот бред.
– Спал и читал, – сказал он. Добавил зачем-то: – Золя.
– М-м, – неопределенно отреагировал Сашка. Разговор не клеился. Егоров с удивлением осознал, что дело не в нем: Панченко отчего-то чувствует себя неловко, прячется за какой-то дурацкой маской. Такое произошло впервые; Костя пытался понять, в чем тут дело, не задавая вопросов, понимая, что правды не услышит.
– Ну-ка, давай вот так попробуем... – Сашка резко свернул и помчался по разделительной. Костя
– Сейчас мертвую зону проскочим, легче пойдет... – приговаривал Санчо. Их темно-синий «лексус» все несся по разделительной.
Столько не виделись, вяло думал Егоров, сглатывая кислую вязкую слюну. Совсем не разговариваем. Будто чужие, будто не друзья.
– Удачно промахнули, – сквозь шум в ушах услышал он голос Санчо.
– ...Моветон, – сказал Сашка, показывая на мою руку и притворно сдвигая брови. – Моветон, мон шер.
– Что, в чем дело? – забеспокоился я. – Разве я мухлюю? Кость?
– Всего лишь кольцо, – усмехнулся Сашка.
– Тьфу ты, пропасть... – Я ударил и, конечно же, промазал.
– Партия, – сказал Санчо. – Костя, соберешь шары?
– Так что насчет кольца? – спросил я.
– Ничего... Я просто хотел сказать, что в нашем возрасте обручальные кольца носят мужчины, которые уже ни на что не надеются. Остальные, даже если и выходят из квартиры окольцованные, демонстрируя дражайшей половине свою лояльность, снимают и суют кольцо в карман уже в лифте. А вечером, возвращаясь с работы, производят действия в обратном порядке. И все довольны, все смеются. – Он приложился к горлышку бутылки «Будвайзера» и встал в позу, опершись на кий. – Вы никогда не задавались вопросом, зачем люди вступают в брак? У меня есть своя, оригинальная версия.
– Кто бы сомневался... – проворчал Костя.
– Мужчины, – продолжал этот философ липовый, – женятся для того, чтобы постоянно иметь под рукой объект вожделения. А женщины выходят замуж в расчете, что их накормят, оденут и украсят цацками до, после и вместо процесса, к которому приводит мужское вожделение.
– А дети? – спросил я. Мне его плоская точка зрения не понравилась.
– Фигня, побочный продукт. Без них вполне можно жить.
– Бей, побочный продукт, – сказал Костя. – С кем играешь?
– Если кто-то обиделся, прошу извинить... – сказал Санчо, ловко разбивая пирамиду и загоняя в лузу шар. – Вы поодиночке – слишком слабые соперники для меня. Играйте вдвоем. Ваши два удара против моего одного. Так вот...
– Закрыли тему, – сердито сказал Егоров. – Не все так гнусно, как ты преподносишь.
– Как скажете. – Он ударил, промахнулся, отошел от стола и взялся за свое пиво.
Я подмигнул Костику: сейчас мы его уделаем, хмыря самоуверенного, как Бог черепаху. Нашел хорошую позицию, мягко ударил. Шар вошел в лузу, словно...
– Кость, теперь ты. Бей этим вон в тот. Не торопись.
Костик снова промазал. Он не загнал сегодня еще ни одного шара – о чем думает?
– Спишь, что ли?
Санчо двигался вокруг стола, как гиена: медленно, бесшумно, напряженно.
– Глазомер, мальчики, – сказал он. – И угол удара. Лобовой-то каждый го-разд! – ударил на последнем слове, но угол был выбран слишком большой, похвальбун несчастный. – Лекс, прошу!
Пока я примеривался, он отхлебнул пива и спросил Костю: