Завещание барона Врангеля

Кожаринов Вениамин

Министр взял в рот пилюлю и приложился губами к хрустальному бокалу с водой. Сделав последний глоток, он сказал:

— Видите ли, Фрэнсис… Мы совершили ошибку, подписав в марте Петербургский протокол. Прошло почти восемь месяцев с того дня, и вот Россия предъявляет султану ультиматум! Каюсь, я пошел на поводу у Веллингтона, но вы-то знаете, что за спиной герцога стоял наш «умнейший» король. Веллингтон уверял меня, что этот протокол вправит Греции мозги: там наконец поймут, что не одна Россия — гарант ее независимости. Однако Нессельроде перехитрил

герцога. Султан испугался и полагает, будто бы мы бросим его на произвол судьбы в случае кризиса и выступим против него совместно с «северным медведем».

— Простите, сэр, но ведь так оно и будет! — Уилсон не щадил самолюбия Каннинга.

— К сожалению, вы правы, Фрэнсис. Но об этом знают немногие. Что делать! Николай прямолинеен, как штык, и в его политике все больше слышится ультиматумов, чем согласия на диалог. Анкерманская конвенция — ярчайший тому пример. Турки слабы, а корабли королевства не способны воевать на суше. Мы рекомендовали Махмуду принять русский ультиматум и в то же время настоятельно советуем ему реорганизовать армию. Похоже, Веллингтон начинает понимать, что роль миротворца не всегда оправданна.

Уилсон сомнительно покачал головой.

— Если султан начнет воевать против России, он проиграет.

— Откровенно говоря, я тоже не верю в силы султана. Но и не вижу, как можно остановить его от самоубийственного шага. Махмуд не желает понять, что если Россия одолеет турок, то Николай получит преимущества на Балканах, и проливы станут свободны для выхода русских кораблей в Средиземное море, чего они лишены до сих пор. Вы согласны со мной? — спросил Каннинг, заметив, что доктор глубоко задумался.

— Сэр, я полностью на вашей стороне! Более того, мне пришла на ум интереснейшая идея. Я чувствую себя вновь на коне. Кажется, сэр, мы упустили из виду одну женщину. А женщина может сделать то, чего не под силу целой армии! Особенно если это императрица…

Что-то вроде румянца появилось на бледных щеках Каннинга.

— Я вас понял, Фрэнсис. Но так ли уж велика ее власть, чтобы внушить сыну нечто против его убеждений?

— Вы забыли, сэр, о тайне, перед которой не устоят никакие бастионы! К тому же есть еще одно обстоятельство, в котором был замешан наш общий друг…

— Мы рискуем потерять одного из важнейших агентов в России! — Каннинг не фарисействовал. С годами он научился ценить преданных ему людей.

Уилсон потупил взор и надул губы, полагая, очевидно, что судьба отдельной личности ни в коей мере несопоставима с судьбой отечества.

— Не обижайтесь, старина! — умиротворенным тоном сказал министр. — Вы и впрямь в форме. Не так-уж много среди моих друзей людей, которые не держали бы нос по ветру. Я согласен с вашим предложением. Посмотрим, прав ли был великий Шекспир, когда говорил: «Ведь в женщине любовь и страх равны… Где много страха, много и любви».

Царское Село, 20 ноября 1826 г.

После неожиданной аудиенции у императрицы Мэквилл послал срочную депешу в

Лондон. Он ждал ответа, еще не зная, что Уилсон решил запустить его в более опасную игру, чем та, в которой доктор принял участие год назад.

Между тем полковник Прозоров готовился к отъезду в Таганрог. Алексей Дмитриевич не любил поспешать в серьезных делах, но на этот раз он изменил своей привычке. Прозоров понимал, что каждый день промедления чреват упущенными возможностями, ибо не исключал, что сведения о его миссии могут выйти из недр Главного штаба.

Покамест у полковника сложилось мнение, что казачий есаул стал случайным свидетелем подмены сосуда, однако он не исключал мистификации со стороны Анцимирисова, хотя она была для него равнозначна самоубийству. Непонятным оставался для Прозорова и факт доносительства. Что это? Отчаянный поступок или тайный ход гениального игрока?

Перед тем как покинуть Петербург, полковник внимательнейшим образом изучил документы о «Вояже их Императорских Величеств в Таганрог». Дело это было еще не закончено, и кое-какие бумаги продолжали поступать в канцелярию Главного штаба. Неожиданно для себя Прозоров открыл в них много такого, о чем вовсе не подозревал.

На пути из столицы в Таганрог полковника сопровождал один из правительственных курьеров, возивший в прошлом году почту для Александра I из Петербурга в Крым. Поручик Годефруа был веселым малым двадцати с небольшим лет от роду. Он прекрасно стрелял с обеих рук, фехтовал как заправский дуэлянт и мог без риска для жизни выпрыгнуть из кареты на полном ходу.

…В тот час, когда крытая бричка, в которой сидели Прозоров и Годефруа, миновала петербургскую заставу, в Царском Селе произошло событие, определившее дальнейшую судьбу опального есаула.

Несмотря на появление нежданного свидетеля «таганрогской интриги», Мария Федоровна продолжала верить, что все фигуры на ее стороне. Может быть, подсознательно, но с тех пор, как Николай встал на престол, Мария Федоровна стала относиться к нему со все большим предубеждением. В его основе было очевидное понимание того, что Николай не считал нужным прислушиваться к мнению матери, как это бывало с Александром. Ни для кого при дворе не являлось секретом, что Мария Федоровна болезненно властолюбива. Может быть, это было своеобразной компенсацией за отца, Фридриха-Евгения? Отпрыск древнего прусского рода, он так и не занял при жизни подобающего ему положения. Лишь под старость ему был присвоен титул герцога Вюртембергского…

У каждого из нас есть тайна, которую мы унесем нераскрытой в могилу. Что касается некоторых счастливчиков, избавленных от столь тяжелой ноши, то, бесспорно, они заслужили райскую жизнь на небесах. Вместе с тем они никогда не испытают чувства раскаяния, которое одно и может по-настоящему облагородить душу. В этом смысле Марии Федоровне было в чем каяться. Жизнь императрицы неуклонно близилась к концу, и с каждым последующим днем ее все больше снедала мысль: знает ли Николай о греховной связи между нею и Уилсоном?