Завещание барона Врангеля
Шрифт:
После смерти Александра Мария Федоровна редко наведывалась в Петербург, предпочитая столице загородные дворцы. Это обстоятельство не могло обмануть Николая. Он знал, что мать в курсе всех дворцовых интриг, в курсе того, что творится за стенами Сената и Госсовета, в кружках столичной аристократии. Это раздражало его тем более, что из Варшавы столь же пристально за ним наблюдал Константин… Как ни ряди, а выходило, что «вице-король» Польши «подарил» брату престол.
С такими мыслями Николай вошел в покои императрицы.
Николай нагнул голову, приветствуя мать еще с порога, и тут же увидел свое отражение в огромном — от пола до потолка — зеркале: черные голенища высоких сапог, мощные ляжки, обтянутые белыми рейтузами, мундир, распираемый сильной грудью…
Николай приблизился к высокой деревянной кровати, неловко согнулся в поясе, придерживая левой рукой палаш, поцеловал мать в дряблую щеку и присел на краешек стоящего подле стула.
— Вы нездоровы? — Он сочувственно посмотрел в глаза императрице.
Мария Федоровна выглядела не столько больной, сколько уставшей — от непомерных душевных тягот, переживаемых ею в течение последнего года.
— Пустяки, — она высвободила из-под пухового одеяла старческую руку, усыпанную пигментными пятнами.
Николай вдруг задумался о бренности всего сущего на земле… Он очнулся, когда Мария Федоровна заканчивала фразу:
— …и мои нервы. Вокруг смерти Саши все еще столько сплетен, пересудов! Вы, верно, слышали о таковых? — императрица хотела показать себя наивной простушкой.
— Мне порядком надоели россказни о «таганрогских приключениях»! Год как брата нет, а существует тьма охотников вызволить его дух с того света. Ужели я не милостив к врагам престола! — с пафосом воскликнул Николай и стукнул ножнами об пол. — Можно ли огульно прощать всех и вся! Невежды полагают, что монарх чересчур строг к бунтовщикам… Другие, напротив, взывают к отмщению. И те и другие считают, что ради «высших интересов» можно нарушить закон. Для попрания устоев империи бунтовщики пошли на крайние меры… Они создали законоуложение, по которому всю нашу семью, включая младенцев, ожидала гильотина!
— Да, это ужасно! — Императрица тяжело вздохнула и покачала головой. — Тем более немыслимы эти слухи… Сказывают, что какой-то казак досаждает вам небылицами о Саше. Вы не хотели тревожить меня но пустякам? — схитрила Мария Федоровна.
— Сей человек в крепости, идет следствие, — сухо ответил Николай.
— Не подумайте, право, что мне интересен какой-то бродяга! Однако не произрастет ли из его доноса зловредный плод?
— Сейчас многие страдают избытком воображения, — Николай не хотел углубляться в суть дела, но Мария Федоровна ухватилась за последнюю фразу:
— Так ли уж это безобидно? Не подумайте, что я хочу наказать
Николая тяготил этот разговор. Он искал случая покинуть покои матери. Услышав про докторов, поспешно согласился:
— Хорошо! Я отдам приказание коменданту крепости…
— Уж коли вы решили последовать моему совету, то было бы полезно включить в состав комиссии Мэквилла. У него отличная репутация по нервам. В прошлом месяце он излечил меня от сильнейшей меланхолии.
Императрица нервно комкала край пододеяльника. Ее блеклые, но все еще волевые глаза выжидательно смотрели на сына.
Николай встал, слегка наклонил голову и отрывисто бросил:
— Быть по-вашему!
Таганрог, 25 ноября 1826 г.
До Бахмута путники ехали без каких-либо приключений. Прозоров выбрал тот же маршрут, каким в прошлом году путешествовала на юг императорская чета.
Годефруа оказался развеселым малым. Он болтал почти без умолку, и это было единственным развлечением для обоих офицеров в столь дальней дороге.
…В Бахмуте Прозоров и Годефруа простояли около трех часов. Когда наконец лошади были готовы и оставалось только сесть в карету, над головой полковника просвистела пуля… В тот же миг поручик повалил Прозорова на землю, накрыв его своим телом. Вслед за тем раздался второй выстрел. Послышался звон разбитого стекла: пуля попала в окно кареты. Лошади взбрыкнули, рванулись вперед, но опытный возница осадил их и поставил карету так, чтобы она заслонила наших героев от повторного покушения. Однако новых выстрелов не последовало.
Оправившись от первого шока, Прозоров поднялся с земли, отряхнул пыль с мундира и молча пожал поручику руку.
— Едем! — скомандовал полковник, и карета помчала в сторону Таганрога, а за ближайшим холмом все еще клубился дым от ружейного выстрела.
Совершив героический поступок, Годефруа был тем не менее явно смущен:
— Господин полковник, я обошелся с вами неловко…
— Будет вам, поручик! Теперь я знаю, что вы умеете не только рассказывать смешные анекдоты. Как думаете: это был случайный выстрел?
— Господин полковник, я приставлен к вам отнюдь не для развлечений! Этого покушения следовало ожидать.
— Хм, значит, вам приказано не спускать с меня глаз?
— Господин полковник, вы поняли меня не в том смысле. Моя цель — уберечь вас от всяческих покушений.
— Ого! — рассмеялся Прозоров. — С каких это пор моя жизнь стала чего-то стоить? В двенадцатом году за нее не давали и ломаного гроша. Вы, поручик, делаете блестящую карьеру!
— Вы преувеличиваете, господин полковник… Меткий глаз и твердая рука — вот все, чем я могу похвастать.