Завещание Петра
Шрифт:
— Да, полечились вы...
— ...гризеофульвин, низорал, даже «Ям» для кошек. Я ей пятьдесят рублей отдала, по знакомству. Ничего не помогло. Только немножко она меня успокоила —через пару дней сказала, что сделала анализы и что он вроде бы уже не заразный. А то бы я его допекла, пусть бы он и убил меня совсем. Но ведь держится сколько эта дрянь! Хорошо, что сын уже вырос... Называется, нет худа без добра... Да только что уж в этом хорошего...
— А где ваш сын?
— В армии служит. В Дагестане.
«Так вот
Ларькин на всякий случай узнал адрес ветеринарной лечебницы и имя врача. Он просидел с Верой Ивановной ещё час, пока не вернулся Борисов. Они обошли соседей, поспрашивали. Но те не добавили к рассказу Веры Александровны ничего любопытного. Какой прок узнать, что выходные Тэны часто всей семьей проводили в роще за Уралом? Там отдыхает половина жителей Оренбурга, если не две трети...
— Всё. Поехали отгоним машину, -—угрюмо сказал Борисов. Они поехали в управление ФСБ.
— Завтра воскресенье. Учреждения все равно не работают. Надо будет и нам отдохнуть. Спокойно взвесить всё, подумать, что дальше делать, — сказал майор то ли себе, то ли Ларькину, то ли «жучкам»,
— А где капитан?
— Пошел брать вокзалы, почту и телеграф. Розыск объявлять. Я ему объяснил, как мог подоходчивей, что этого корейца из-под земли достать надо.
— А он?
— Говорит, из-под земли толку мало будет. Что правда, то правда. Уж я попросил его не забыть про нас, если вдруг нападет на след Тэна. Да только вряд ли он что найдет. Похоже, в этом городе следы оставлять не любят. Улетел, на хрен, на светящемся виде транспорта. Хорош след...
— На работе совсем ничего не знают?
— Ничего. Зато слышал бы ты, как его там хвалят. В прежние времена такие характеристики давали в суд, и чтобы в партию вступать. Сейчас —только в суд.
Разговор возобновился только, когда они шли пешком к себе на Пролетарскую. Борисов спросил:
— Ну, как вдова Тэн?
— Вы думаете, что она уже вдова?
—А ты ещё сомневаешься? Я же говорю: тут следов не оставляют; v
Борисов всегда был пессимистом.
— Кто же, по-вашему, так работает? Пришельцы?
— Не знаю, —майор повернулся к Виталию. —Пока единственная наводка —захаровский дневник. Помнишь, там говорилось про моральную ответственность за опыты на людях?
—Это если Кулаков правильно запомнил...
—Да, зыбковато. Что ты думаешь о болезни Тэна?
— В целом она действительно похожа на маниакально-депрессивный психоз, но в ней есть и фобии, и паранойя, и такие вкрапления, которые больше характерны для шизофрении. Это, по крайней мере, нетипично.
— Что во всем этом могло заинтересовать Захарова? Причем настолько, что от него, судя по всему, избавились. Непонятно.
Борисов погрузился в невеселые размышления. Некоторое время они шли молча и бесшумно по утоптанному скользкому снегу. Потом Ларькин, улыбаясь,
— Юрий Николаевич, вы знаете, есть такое психическое заболевание, называется —растерянность.
— Серьезно, что ли?
— Правда, есть. Считается даже острым.
— К нам относится? — спросил майор с проблеском интереса.
Ларькин замедлил шаг, цитируя по памяти:
— Характеризуется аффектом недоумения и тягостным непониманием как собственного состояния, так и происходящего вокруг, которое воспринимается как странное, необычное...
— Да, это про нас, —хмыкнул Борисов. —А как у нас лечат растерянность?
— Неотложная госпитализация, аминазин внутримышечно и,.. — последнее Виталий произнес с особым ударением, — …усиленное наблюдение.
Они рассмеялись, и майор сказал:
— Будем надеяться, что хватит усиленного наблюдения.
— Значит, не пойдем сдаваться Оксиновскому?
— Нет. Пациент должен верить врачу. А я ему не верю. Листок —раз. Тетрадь — два. Ложный след по Захарову, причем такой глухой, чтобы нам надолго мозги раскорячить — три. Кореец —четыре. Кто ещё знал про корейца?
— Сказать по правде, даже Оксиновский не мог точно знать, что мы к нему направимся.
— Но он мог понять, что мы выйдем на Тэна.
— Это могли вычислить и те, кто шёл за мной на темно-синем «BMW».
— Могли. Особенно если врач предупредил их, что мы интересуемся восемнадцатым февраля.
— Про это число знал Мозговой. У него была масса времени предупредить, чтобы Тэна убрали. Да он и сам мог это сделать.
— Прекрасно. Давай подозревать всех. А заодно не будем исключать, что те, кто против нас играет, могли убрать корейца просто на всякий случай.
Они уже подходили к дому.
—Тогда не будем сбрасывать со счетов и другую возможность, — сказал Ларькин. —Тэна не убрали, а просто предупредили, и он скрылся. Шеф, давайте водочки откушаем. Суббота всё-таки... Я захватил.
— Алкоголик. Ладно, давай продемонстрируем всем наше моральное разложение. Тем более что этот факт уже на лице.
Вчера ужин готовил Ларькин, так что сегодня была очередь Борисова- Бутылка уже стояла на столе, а котлеты шипели на сковородке, когда на кухне появился Ларькин и молча показал майору листок бумаги. Юрий Николаевич вытер руки и взял расшифрованное сообщение из Москвы.
«Профессор Орионо (1901 — 1948) — японский биолог. Занимался вирусными инфекциями, имел отношение к опытам, которые проводили японцы на военнопленных на территории Северного Китая. Засекречен, опубликованных научных трудов не имеет. После разгрома Квантунской армии попал в плен, содержался в лагере под Иркутском. Покончил с собой: совершил харакири.
Ежов А. И. (1915—1988) —бывший врач того лагеря, где содержался профессор Орионо. Умер и похоронен в г. Оренбурге».