Завещание профессора Яворского
Шрифт:
– Прошу простить, я забылся. Хотя о поводах можно было бы поспорить.
– Замолчите! И сейчас же отпустите ее! Иначе я разобью окно.
– Оставь ее, - велел Рубашкину Донат.
– Ну как, угомонилась, лапочка?
– Я не волновалась, - на удивление спокойно сказала Лариса.
– Так где лечебники?
– Я принесу.
– Не получится, Лялечка. Я не доверяю тебе. Прости, но это так.
– Я сказала, значит, принесу.
– Хорошо, примем компромиссное решение: пойдем вместе.
– Вначале список.
– О, боги! Что меня
Послышался шелест бумаги.
– Здесь не все листы, - спустя непродолжительное время сказала Лариса.
– Их было девять, я помню, а тут только восемь.
– Неужто? В самом деле. Должно быть, в кармане остался... Вот, пожалуйста.
– Как раз тот, где расписался папа.
– Ты удовлетворена?
– Вполне.
– Куда идем?
– За тем шкафом есть тайник. Пусть ваш подручный отодвинет его.
– Этот?
– Второй, что подальше...
– Ты что? Куда?! Рубашкин, держи ее!
Раздался грохот опрокинутой мебели, звон разбитого стекла, топанье ног, стук двери, испуганный вскрик Надежды Семеновны, хриплая ругань Рубашкина...
– Вот сейчас в самый раз, - удовлетворенно сказал Мандзюк.
Но Ляшенко уже не слышал его - вскочив на подоконник, он махнул рукой стоящим на балконе оперативникам, и те устремились в квартиру. Карниз был узок, но отделявшие от балкона метры Валентин преодолел в одно мгновение. Спрыгнув на балкон, он устремился вслед за товарищами в квартиру, где двое здоровенных мужчин избивали лежащую на полу девушку, выкручивали руки, силясь отобрать зажатые в ее кулаке замусоленные тетрадные листки.
Появление работников милиции вызвало шок. Надежда Семеновна рухнула в кресло, закрыла лицо руками, прошептала в ужасе:
– Какой позор!
То, что Боков и Рубашкин избивали ее падчерицу, она почему-то позором не считала.
Рубашкин пытался бежать, даже сумел оттолкнуть Кленова, проскочить коридор, открыть дверь, но лишь затем... чтобы впустить в квартиру Мандзюка. Рубашкин отпрянул назад, прижался к стене, а затем сполз на пол.
Все произошло за какие-то считанные мгновения. Валентин подоспел, когда Женя Глушицкий уже замкнул наручники на запястьях Бокова, а Чопей возражал выкрикам задержанного:
– Не торопитесь оправдываться, Донат Владимирович. У вас будет достаточно времени, чтобы объясниться с нами по всем вопросам.
Велев Кленову пригласить следователя и понятых, Валентин подошел к сидящей на полу Ларисе, осведомился, не требуется ли ей помощь. Девушка подняла голову, отбросила волосы с лица, и он увидел ее глаза: залитые кровью белки, суженные от боли зрачки, высоко вскинутые к ровным бровям густые ресницы и почему-то с неприязнью подумал о Павле.
Лариса все еще сжимала в руке тетрадные листки. Решив, что она не поняла его, Валентин назвал себя, повторил вопрос.
Лариса принужденно улыбнулась:
– Благодарю вас. Все в порядке. Меня уже второй раз за сегодняшний день колотят. Начинаю привыкать.
Она пыталась шутить, и это успокоило Валентина.
– Не беспокойтесь, сейчас пройдет. Я знаю, о чем говорю: как-никак я медичка...
– Она помолчала, потом добавила, отводя взгляд: - Извините мне надо выйти.
Тетрадные листки по-прежнему сжимала в кулаке, и у Валентина не хватило духу попросить их. Возможно, потому что понял: она не отдаст их. Умрет, но не отдаст.
Мандзюк уже сдал Рубашкина под опеку Бессараба и сейчас стоял в дверях кабинета, закрывая своей большой плотной фигурой весь проем. Он уступил Ларисе дорогу, так же как Ляшенко сделав вид, что не заметил тетрадные листки в ее руке. О них напомнил Боков, который стоял у одного из стеллажей, привалясь к нему плечом:
– Заберите у нее завещание, блюстители. Не будьте лопухами! Она его сейчас в канализацию спустит.
Ляшенко и Мандзюк не прореагировали, ему ответил Чопей:
– Донат Владимирович, вам не давали слова. Отныне и надолго вам придется усвоить правило: говорить будете только, когда вас спросят. Но поскольку вы уже затронули этот вопрос, я - так и быть - дам юридическую консультацию. Завещанием признается лишь документ, удостоверенный нотариусом. А такого документа профессор Яворский не оставил, так что напрасно старались.
Он позвонил своим помощникам, дал "добро" на обыск квартиры Бокова и Рубашкина, а также боковской дачи.
Появился Кандыба, понятые. Началась неторопливая процедура осмотра места происшествия, составления протоколов. Как и следовало ожидать, никакого тайника за книжным шкафом не было. Объясниться по этому поводу с Ларисой тотчас же не удалось, ей стало плохо, началась рвота, и одна из понятых отвела ее в соседнюю комнату, побежала за врачом, благо по соседству жило немало врачей.
При личном обыске Рубашкина были обнаружены: складной нож с пружиной, что угрожающе выбрасывало широкое лезвие, и два золотых кольца, которые он ухитрился стянуть в спальне Надежды Семеновны. В портфеле Бокова нашли иллюстрированный словарь-травник издания 1898 года, который он прихватил со стеллажа во время поисков инкунабул двенадцатого века.
Попытка Бокова утверждать, что это словарь, успеха не имела: на титульном листе книги стоял штамп: "Из книг М.П.Яворского".
– Жадность фраера сгубила, сказал сам о себе Боков.
– За мелкую кражу сяду.
– Не скромничайте, Боков, - усмехнулся Ляшенко.
– Вы обманом завладели дорогостоящими "Русскими картинками", а затем продали их через подставное лицо по спекулятивной цене. Вот вам мошенничество и спекуляция в крупных размерах. О книгах подешевле, что вы выманивали у своей бывшей невесты, уже не говорю. Но к "Канону" Авиценны и тому, как он попал к Анатолию Зимовцу, мы непременно вернемся. Попытку ограбления этой квартиры доказать будет нетрудно. Так что, как говорится, наскребем по сусекам.