Завещание Сталина
Шрифт:
— Что за трагедия сокрушила тебя, полковник? — спросил я, глядя на его внука.
— Разве Вы не видите?.. Основную часть своей жизни я провёл в Сибири и на Урале. Скажу Вам, нет ничего тяжелее и презреннее, чем прозябать в курортной зоне. Здесь нет и не может быть настоящей работы, здесь принимают исповеди бздунов и нарциссов, здесь масса прожектов, но нет напряжённых будней, здесь лень и избыток спермы определяют весь уклад… Без деятельного и смелого мужика нет крепкого государства. Мирные годы разрушают народы беспощаднее, нежели кровавые войны!..
«Складно мыслит», — подумал я.
Между тем,
— Ладно, принимаю все ваши условия!
— Нет-нет, — вскричал Павел Павлович, будто его обожгло огнём, — я не собираюсь и никогда не собирался сдавать свободную площадь! У нас более нет свободы, какая же может быть ещё свободная площадь!..
Я видел, что это истерика, и поэтому уладил всё хитростью, которая в тот момент была, конечно, очевидна.
— Нет-нет, полковник, — твёрдо сказал я. — Разве я могу оставить Вас, видя, в какую беду Вы угодили? Я, конечно, останусь у Вас, но при одном условии: Вы подробно познакомите меня со всем, что творится в городе. Мне это необходимо, а более толкового человека мне не встретить.
— Боже, — примирительно произнёс он, улавливая в моих словах какую-то свою надежду. — Я всегда говорил, что царство сатаны подохнет, сокрушённое мерзостями!..
Он взял мой паспорт и вслух прочёл: «Пекелис…»
— Нерусский? Прибалт?
— Считайте, русский эстонец…
В эту как раз минуту с улицы закричали: «Мурзин! Мурзин!..»
Старик выглянул в окно, пошарил глазами и, обращаясь к кому-то, презрительно сказал:
— Ах, это ты! Ну, заходи, коли уже пришёл!..
И, повернувшись ко мне, вполголоса добавил:
— Эта скотина и погубила мою доверчивую Нинку!.. Я вас познакомлю. Негодяй вхож во все здешние дома и во все учреждения! Держите ухо востро и вы выудите из него всё, что угодно…Только не противоречьте: сволочь повсюду убеждена, что она призвана править миром!..
И вот передо мной предстал Леопольд Леопольдович Кимпель. Капустные уши и сходящиеся к носу глаза.
— Вы сняли комнату у Пал Палыча? Отлично! Это мой шурин, то есть, свояк, точнее — свёкор… Вам повезло: Вы попали к человеку покладистому и гуманному. К тому же я, прирождённый лекарь, лекарь, так сказать, волею всевышнего, имею в городе неплохую, во всяком случае, доходную практику… Если хотите послушать, я Вам совершенно бесплатно изложу свою философию здоровья!..
И он со стуком выставил на стол бутылку красного креплёного вина.
— Может быть, Вы и прекрасный лекарь, — сказал я Леопольду Леопольдовичу, — но Вы, я вижу, спаиваете полковника. Зачем эта «бормотуха»?
— Отчего же его не спаивать? — всплеснул руками самоуверенный человек. — Он сам спаивается, как всякий «совок», которого перестают водить на помочах. Он просто не знает, что ему делать, а признать себя стариком и добровольно выйти в тираж не хочет. Так я рассуждаю? — он погрозил пальцем Павлу Павловичу, который, пристроившись на стуле, вертел в руках бутылку и внимательно рассматривал этикетку.
— Всё ты врёшь, — неожиданно сердитым тоном отозвался отставной полковник. — И никакой ты не лекарь, ты плюгавый кавээнщик, который соблазнил мою дочь-дурёху!..
— Ну не скажите,
— Ты был и остался заурядным конферансье! — объявил Павел Павлович и ловко откупорил бутылку при помощи ключа, который оказался у него в кармане пижамы. — Ты был и остался гнидой, но я не буду тебя давить, не буду!
— Вы весьма двусмысленно отрекомендовали меня, — надулся Леопольд Леопольдович. — Но, к счастью, каждый мерит на свой аршин… Я открыл совершенно новый критерий здоровья… Какать, мой друг, нужно как можно чаще какать… Животные, которые чаще освобождают желудок, живут дольше и веселее… Итак, господа, если вам удастся какать четыре-пять раз в день, я гарантирую вам 80-100 лет полноценной жизни!
Это был, конечно, отрепетированный экспромт, рассчитанный на ошеломление публики.
— Каков фрукт! — подмигнул Мурзин. — Платите и какайте!
Тьфу!!..
Откровенно говоря, мне не понравился самоуверенный субъект с жуликоватой «теорией долголетия». Кроме того, хотелось однозначно продемонстрировать полковнику, что он при всех обстоятельствах может рассчитывать на мою солидарность.
— Вы развиваете очень своеобразную теорию, — сказал я Леопольду Леопольдовичу. — Но я слыхал о теориях куда более любопытных. — Я, разумеется, импровизировал, за многие годы развив в себе кое-какой потенциал воображения: мои старшие начальники постоянно повторяли, что эффективная охрана государства немыслима без людей, способных представить себе все возможные козни потенциальных врагов. — Мой знакомый утверждает, что назначение любого живого существа, в данном случае я говорю о человеке, плодоносить, нести в мир законченные плоды индивидуального творчества. Когда человек плодоносит естественно, находясь в благоприятной среде, он сохраняет высокий уровень здоровья. Но едва нарушается природный механизм взаимоотношений с окружающим миром, в организме происходят чаще всего необратимые перемены. Плод должен быть, и он в любом случае будет. А вот каким? Это уже другой вопрос. Человек займётся имитацией плодоношения — обманом, мошенничеством, разбоем, развратом, пустым разгулом. Никакого здоровья у него уже не будет, как не будет здоровья у яблони, которой прививают баобаб или саксаул… Мой знакомый способен по разговору определить характер заболевания и содержание личности. Природное в человеке всё равно торжествует, но созидательная натура производит положительное, а паразитарная — неполноценное…
Леопольд Леопольдович не сводил с меня чёрных лакированных глаз, то и дело сглатывая слюну.
— И где он теперь Ваш знакомый, который предугадал мои главные открытия? Они состыкуются, легко состыкуются и не противоречат друг другу.
«Всякий старьёвщик тотчас хватается за чужое седло, помышляя превратить его в башмаки!..»
— Под Москвой. Насколько мне известно, он вообще обособился от мира.
— Может быть, у него есть какие-либо научные записи?
Хищник был мне совершенно понятен, и я подзадорил его: