Завещание Якова Брюса

Каблукова Екатерина

— Ей теперь грехи всю жизнь замаливать! — хмыкнула Лукерья, которой надоело лежать без внимания. Она выпрямилась и расправила кружева на платье. — Так блуднице и надо!

Рык вырвался сам, младшая сестра взвизгнула, вжимаясь в спинку кресла.

— Гриша! Хватит! — строго прикрикнула на брата Софья. — И так вон дел натворил!

Тот фыркнул, но послушался, вновь преображаясь в человека. Бросив быстрый взгляд на отца и убедившись, что раны не опасны, а сознание Петр Григорьевич потерял скорее от нервного потрясения,

Белов подошел к Лукерье.

— Выкладывай все, — потребовал гвардеец.

— Вот еще! — усмехнулась та, явно наслаждаясь тем, что оказалась в центре внимания.

— Лучше по-хорошему скажи! — потребовал Белов, нависая над сестрой.

— А по-плохому что будет? — вспыхнула Лукерья.

— То, милая сестрица, что иначе и тебя и отца будет допрашивать граф Шувалов и не здесь, а в крепости Апостольной! — огрызнулся Григорий, демонстрируя перстень, отданный ему начальником Тайной канцелярии. Перекрещенные перо и шпага на печатке говорили сами за себя.

— Шувалов? — при имени начальника тайной канцелярии Лукерья испугано заозиралась. — А он при чем?

— При том, что похищение фрейлины императрицы — преступление государственное! — рыкнул Белов. — И ответ за него держать придется по всей строгости закона!

Лукерья побледнела и вцепилась в подлокотник.

— Как государственное?

— Ты сестру не пугай! — Евдокия Андреевна хмуро посмотрела на сына. — Исключена девка твоя из списков. Петр Григорьевич лично прошение подавал.

Григорий вновь скрипнул зубами и хмуро взглянул на Софью. Но в этот момент принесли ткань для перевязки, и сестра вновь повернулась к отцу.

Белов скрипнул зубами и направился к выходу, понимая, что зря потерял время. Ни мать, ни Лукерья добровольно не расскажут, а вмешивать Шувалова в это в общем-то семейное дело не хотелось.

На душе скребли кошки. Предательство отца, а потом и младшей сестры и равнодушие Софьи ощутимо задели преображенца. Хотелось перекинуться волком, долго бежать по лесу, а потом, на поляне завыть на луну, чей белесый силуэт уже появился на голубом небе.

Но сначала надо было найти Настю. Прижаться к ней, вдохнуть аромат мяты, исходивший от ее волос и забыться в объятиях ведьмы.

— Ты не девку эту ищи, а грехи замаливай! — крикнула мать вслед. — На отца руку поднял! А ведь он тебя от позора спас!

Белов обернулся, сверкнул глазами, заставляя женщин вжаться в кресла. Он уже хотел ответить, что думает про желание мать заставить молиться и его и Настю, но вдруг хмыкнул.

— А ведь вы правы, матушка, — произнес преображенец почти весело. — помолиться стоит… у сестрицы моей, Ольги, в скиту! Он ведь недалече, аккурат за день как раз обернуться можно!

Испуг в глазах матери был красноречивее любых слов.

— Ты не поедешь туда! — Евдокия Андреевна кинулась к двери, широко раскинув руки, точно птица. — Не пущу!

Гриша

рассеялся, скорее над собственной глупостью:

— Вы действительно думаете, что сможете меня остановить?

Миг — и огромный рыжеватый волк прыгнул в окно. Рама с треском распахнулась, разбитые стекла посыпались на землю, кажется, Лукерья завизжала, а мать что-то кричала вслед, но Грише уже было все равно: волк устремился за свой ведьмой.

Проскочив по парку и основательно напугав слуг, Белов легко перемахнул через ограду и широкой, стелющейся рысью направился к чаще, темневшей неподалеку.

Лес встретил зверя сумрачной прохладой. Солнце уже начинало клониться к горизонту, скрываясь за верхушками деревьев. Волк остановился и полной грудью вздохнул такие желанные запахи леса. Коротко тявкнул, чувствуя, как напряжение последних часов отступает, а вместо него появляется мрачная решимость.

Белов чуть придержал зверя, успокаивая, а потом выпустил, как обычно спускают гончих со сворки. Волк прыгнул и помчался, стелясь над землей. Григорий не вмешивался. Преображенец прекрасно понимал, что после такого бега и ему, и волку будет худо, но все равно бежал, стремясь успеть.

Расчет отца был ясен: прими Настя постриг, пусть даже и насильственный, даже Елисавета Петровна не смогла бы пойти против церкви. Но на постриг, как и на венчание нужно время… И потому волк бежал, несся, пружиня лапами по рыжеватому мху, серой тенью огибая стволы деревьев.

Григорий прекрасно помнил дорогу к скиту, куда сестра предпочла спрятаться от мира после того, как её жениха казнили по приказу императрицы Анны. К всеобщему удивлению, Петр Григорьевич решение дочери поддержал и с тех пор постоянно щедро одаривал монастырь.

Лучшего места, чтобы спрятать неугодную невесту сына и найти было нельзя. К тому же в скиту было несколько ведьм, это Белов знал наверняка — приезжая на редкие встречи с сестрой, происходившие по обыкновению за монастырскими воротами, преображенец чуял Силу. Правда там она была какой-то другой, враждебной, отталкивающей любого, кто приближался к монастырским стенам.

При мысли том, что Настя сейчас одна против всех, волк лишь скрежетал зубами и бежал еще быстрее, хотя силы и так были уже на пределе.

Зеленый мох. Кусты, сквозь которые то и дело приходилось продираться, стволы деревьев… В какой-то момент Белов окончательно потерял счет времени.

В голове гудело, а язык то и дело вываливался на плечо. Несколько раз Григорий влетал в болото, мох под лапами рвался, и только чудом волк выскакивал из трясины.

Белов чувствовал, как при каждом вздохе горит его грудь, как болят ребра, как сбиваются в кровь лапы, но он все равно бежал и бежал. Запахи леса смешивались воедино, перед глазами то и дело плясали огненные блики, каждый вымах лапы давался с трудом.