Шрифт:
Борис Николаевич Пшеничный
ЗАВЕЩАНИЕ
– Мит, осталось два часа.
– Просил же - помолчи. Это мое время.
– Считай, что его у тебя нет. Или ты уже решил?
Старик не ответил.
Вел он себя необъяснимо. Всю ночь просидел, повернувшись к стене, и, если бы Сэт не донимал его вопросами, не проронил бы ни слова. Не похоже, что он готов перейти Порог.
Сэта не впервые назначают Исполнителем, он провожал многих, и никто еще на его памяти не нарушил Традицию. В камеру приходили уже с Завещанием, последняя ночь ничего не меняла, она лишь формально считалась заветной.
Старик же вошел в камеру без Завещания.
– Может, тебе нездоровится, Мит?
– Все в норме, не беспокойся.
– Скажи, если что...
За стеной камеры дежурил врач. В пороговом возрасте всего можно ждать, случались и срывы. А старик, должно быть, на пределе, даже не прилег. Надо же, ночь напролет вот так... Напряженно вздернуты плечи, плотно прижаты к бокам локти, ладони спрятаны в коленях. Он что, замерз?
– Мой долг напомнить, что никто не уходит за Порог, не оставив завета... Ты меня слышишь, Мит?
– Ты все делаешь, как надо. Мне повезло с тобой. Спасибо, Сэт. А читать не стоит, не трудись. Традицию я помню, память у меня еще крепкая.
Но Сэт, остановившись за спиной старика, зашептал заученные ритуальные строки: "Мы живем в слове и деле. Каждый из нас есть то и только то, что рождает наша мысль и творит наша энергия. Вступив на Порог, помни: рожденный для слова и дела, ты оставляешь после себя лишь слово и дело. Если ты не успел сказать - скажи, и мы услышим. Если ты не успел сделать - завещай, и мы выполним. Да будет мудрым твое слово! Да будет благим твое дело!"
Плечи старика дрогнули. Они все так же тянулись вверх, но прежнего напряжения не было, словно лопнула.скрытая в них пружина.
Сэт взглянул на часы. Надо что-то предпринимать.
– Чем тебе помочь, Мит?
– спросил он чуть ли не с отчаянием.
Старик неожиданно хохотнул.
– Разве я похож на того, кому нужна помощь?
– Утро уже! За стеной наверняка светает. Скоро придут...
– Помолчи. Этим ты больше поможешь.
Безумец! Что он надумал? Неужто решил уйти без Завещания? Совсем из ума выжил, старый хрыч.
– Не ругайся, Сэт.
В круглой камере как ни пойди - двенадцать, нет, двенадцать с половиной шагов. За бессонную ночь Сэт исходил ее до последнего сантиметра. Ноги одеревенели, пол плывет качелями, и все острее желание повалиться мешком, забыться хотя бы на мгновение. Но он знает, стоит присесть или прислониться к стене - тотчас уснет. Вот будет позорище, если его. Исполнителя, застанут утром спящим. Он и так, похоже, начисто оскандалился. Пальцем станут показывать: смотрите, это тот, кто спровадил за Порог, не получив завета!
А старик все молчит.
Поначалу Сэт возгордился, узнав, что назначен Исполнителем. Не всякому выпадает честь провожать таких, как Мит. Само его имя - легенда. Он первым прошел звездный путь, и сколько бы потом ни прыгало в Галактику, - первый остается первым. И он же принес
– Сколько?
– резко спросил Мит.
Сэт встрепенулся: похоже, старик решился.
– Всего полтора часа, даже меньше.
Старик повернулся, прижался спиной к стене.
– Сядь, Сэт. Я буду говорить.
Посеревшее лицо было спокойно, лишь в глубоких глазницах гуляли пожары.
– То, что я скажу, касается только меня. Не хо телось бы, чтобы узнали другие. Я могу положиться?
– Это что - Завещание?
– Нет еще. Его я объявлю сам, и ты подтвердишь. Но завет покажется бредом, если не знать, чем он вызван. Так что обещаешь?
– Постараюсь, если...
– Сказал же, касается только меня. Ни пользы, ни вреда другим не будет. Теряем время.
– Я слушаю, Мит, говори.
Старик глубоко вдохнул, словно набрал в легкие воздуха на всю исповедь.
– Меня считают сумашедшим, и ты - тоже. Не возражай. Так оно, наверно, и есть. После всего, что было там, на той планете... Я их вижу каждый день, вот уже двадцать лет...
– Ты о тех несчастных, что называют себя людьми?
– Несчастные? Мы их просто не поняли, не разгадали.
– Ошибка слепой природы, издержки эволюции разума. Они обречены жить в вечном разладе с собой и друг с другом.
– Но и в гармонии! Поверь мне, Сэт, в высшей гармонии.
– Пусть так, Мит. Не будем спорить, ты не успеешь сказать.
– Говорю уже - о планете людей. И о себе. Там вышла такая история... Я, кажется, убил одного из землян.
– Убил?! Что значит "кажется"?
* * *
До той встречи он уже немало знал о них. Видел их города и жилища, овладел способами общения, разбирался в нехитрых машинах, которыми во множестве окружал себя человек. И все это - еще на орбите, не покидая корабля. Засланные им кибер-информаторы обшарили крупнейшие банки знаний землян, подсосались к каналам связи. В несколько дней он настолько освоился, будто провел среди людей всю свою жизнь.
Не все ему было понятно. Земляне пользовались множеством языков - зачем, если можно обойтись одним? Почему люди обособляются в какие-то государства, устанавливают искусственные границы и потом охраняют их? Отчего одни изнемогают от работы, другие изнывают от безделья? Ставила в тупик полная беспомощность в распределении благ: как можно умирать от голода, когда на планете все есть? А болезни? Лечатся, лечатся и сами же их вызывают. Но что особенно поразило - неуемная жажда насилия и смерти. Казалось, люди рождались лишь для того, чтобы убивать. С каким-то неизъяснимым упорством одни уничтожали других и гибли сами. Делали это днем и ночью, на всех континентах, тысячами разных способов. Убивали поодиночке и полчищами, скрытно и у всех на виду, бесшумно и в сопровождении невообразимого грохота, огня и дыма. Эпидемия смерти разгуливала по планете, не зная перерыва...