Шрифт:
Борис Николаевич Пшеничный
УЙТИ, ЧТОБЫ ВЕРНУТЬСЯ
Кажется, здесь... Вход был прямо с тротуара, его пробили, видимо, много позднее, чем построили здание, и издали он напоминал пустую нишу для рекламных щитов. Одна только наспех привинченная дверная ручка давала понять, что здесь вход... Марио еще раз осмотрел дверь и стену - никакой вывески, и тем не менее он решил войти.
Крохотная прихожая отгородила его от уличного шума. Под потолком лениво помигивала неоновая лампа. Чем-то пахло - не то сыростью, не то затхлостью, а скорее - тем и другим вместе. Наверняка помещение не проветривалось, и не похоже, чтобы сюда часто заходили люди.
Марно стоял, все еще сомневаясь, туда ли попал
– подтолкнул он себя. В конце концов ничего страшного, если не туда занесло. Извинится, покажет эту вот записку, которую всучил ему в сквере какой-то тип.
– Что вы там застряли, проходите!
– услышал он слабый, но требовательный голос из-за двери.
Комнату, такую же тесную, что и прихожая, заполняли канцелярский стол и два полукресла, и это все, никакой другой мебели. Он, пожалуй, не сразу обратил бы внимание на более чем скромную обстановку, встреть его хозяин офиса. Но тот стоял спиной у единственного окна, задрапированного тяжелой бордовой тканью. Странная манера встречать посетителей!
Ему можно было дать лет семьдесят или даже больше. Субтильность обычно скрадывает годы, а тут тощая фигура старца. Обширная лысина сползала с макушки на затылок. На фоне окна слегка просвечивали хрящи ушей - единственное, что молодило его, - как у девушки.
– Еще минута, и вы бы меня не застали.
– Мужчина повел острым плечом, но не повернулся.
– Я уложился, тут написано: с двух до трех. Трех еще нет.
– Кто передал записку, заметили?
– Сунул в руку и испарился, я опомниться не успел. Чернявый такой, с полгода у парикмахера не был. В темном свитере, левый рукав потерт - это от баранки, должно быть, в машине и спит.
– Стоп, стоп!
– Спина наконец повернулась. В Марио уперся бесстрастный птичий взгляд.
– Опомниться не успели, а рисуете полный портрет.
– Когда вот так, на улице, тебе что-то суют, приходится смотреть в оба.
– И все же... Сразу, говорите, ушел?
– Испарился, только губой шлепнул. Ну и губы...
– Похоже. Так что губы?
– Верхняя - узкая, шнурочком, нижняя висит на подбородке. Челюсть утюгом вперед. Горилла краше.
– Ну, это вы слишком. Насколько я знаю, он даже пользуется успехом у женщин.
– Хозяин офиса с возрастающим интересом смотрел на посетителя.
– Память прямо-таки фотографическая. Охотно взял бы вас к себе. Итак, вы ищете работу?
Вот именно, в самую точку. Угадал, лысый черт. Марио переступил с ноги на ногу. Выходит, его здесь знают. Возможно, за ним присматривали. Как это он ничего не заметил.
Человек с птичьим взглядом не стал ждать ответа.
– Если не возражаете, - сказал он, - встретимся завтра. Здесь же, с двух до трех. Постарайтесь не опоздать.
Марио затосковал. Почему завтра, а не сегодня? Надо понимать, ему ничего пока предложить не могут. К чему тогда эти смотрины? С таким же успехом они насмотрелись бы друг на друга завтра.
Надежда на работу тонула в глубоком омуте. Птичий взгляд уловил скачок в настроении посетителя, но истолковал по-своему.
– Разумеется, эти два дня будут оплачены.
Надежда вынырнула.
– А насчет того малого, с запиской, вы напрасно так. Не красавец, верно, но и не монстр. Временами он бывает даже симпатичен...
На следующий день Марио не стал искушать судьбу. Не надеясь на муниципальный транспорт, он задолго до срока подобрался поближе к кварталу, где находился
Нет, он не боялся опоздать и не торопил время. Скорее наоборот - страшился той минуты, когда нужно будет встать и идти. Это было ожидание приговоренного: оставшиеся минуты тянутся страшно медленно, а когда они истекут - конец. Знать бы, кто и к чему его приговорил. В поисках работы он обошел чуть ли не все городские конторы, и везде ему откровенно говорили "нет". Теперь же его выслеживают, странным образом назначают встречу, а когда он приходит, - напускают еще большего тумана. Он и сейчас понятия не имеет, что ему могут предложить и предложат либольно уж подозрительно все. Не нравились ему ни отвисшая губа, ни птичий взгляд, ни сам затхлый офис. Ровно в два он покинул кафе, пересек улицу и пошел по тротуару до перекрестка. Там нужно было повернуть за угол, чтобы почти сразу выйти к знакомой двери. И он повернул, вышел, однако двери не увидел. Проем в стене закрывала реклама: с щита на всю улицу улыбалась шикарная красотка с пуделем на руках. Казалось, и пудель улыбался, приглашая посетить салон собачьего сервиса.
...облезлый рыжий пес рылся в мусорной куче, беспокойно озираясь и вздрагивая при каждом громком звуке. С поджатым хвостом и приспущенным задом он походил на гиену, а когда оглядывался, глаза его пылали сухим огнем, как у затравленного зверя. Временами он извлекал из груды хлама что-нибудь съедобное или промасленную бумагу и жадно сглатывал. "Эй, мальчик, покорми собаку.
– Обросший мужчина достал из полуоборванного кармана пальто мятую булку, переломил ее и половинку вложил в руку Марно.
– Иди же, видишь, какая голодная". Марио сделал несколько шагов и остановился. Заметив его, пес насторожился, перестал жевать. Из пасти нелепо торчал клочок бумаги. "Иди, ступай, не бойся", - подстегивал мужчина пропитым хриплым голосом. Марио вытянул руку с куском булки и так продвигался к влажной пасти. "Смелей, мальчик, она не кусается". Ему оставалось сделать два-три шага, когда рыжее пятно метнулось навстречу. Последнее, что он помнил, - хриплый хохот уходящего со свалки мужчины... Очнулся он в больнице от острой боли укола. Потом были еще уколы, много уколов...
Марио тупо смотрел на улыбающуюся с рекламного щита красотку и не мог понять, при чем тут какойто собачий салон, когда ему нужна дверь, за которой его ждут с двух до трех. Ему ведено не опаздывать, но как успеть, если не знаешь куда. С большим успехом он мог бы поджидать поезда на автобусной остановке и еще надеяться, что тот прибудет по расписанию. Сзади кто-то подошел, тронул за плечо.
– Полковник ждет в другом месте. Поехали.
Это был тот же малый, что вчера в сквере передал ему записку с адресом. Правда, узнать его было трудно. Он успел подстричься, сменил свитер на кожаную куртку и даже каким-то образом ухитрился подобрать нижнюю губу, она не казалась теперь такой неприличной. Он слегка подтолкнул Марио к машине, припаркованной в двух шагах, а чтобы как-то оправдать свою настойчивость, недвусмысленно пояснил: