Завет и тяжба. Стихи 1982-93
Шрифт:
И страстный космополит.
(Вот пункт, где мы уроним слезу
На варварскую строку:
Стовёсельный парусник там, внизу,
И боинг здесь, наверху.)
Не воин, не мученик, не герой,
Чухонец, анахорет,
— В подлунной, — вздыхает этот второй, —
Больших изменений нет.
Капризный средиземноморский рок,
Навязчивый компаньон,
Таких повымостил нам дорог,
Что Мёбиус посрамлён. —
Он
В стекло упираясь лбом,
Кикладов кленовую медь, пласты
Гончарные в голубом.
2-7 февраля 1988
ВОСЛЕД ЗА ПЕРСЕФОНОЙ
1
За топкой, на Адмиралтейской шесть,
Оставил я автограф мой в бетоне,
Дыру в стене заделав: след ладони.
Как знать, не виден ли он там и днесь?
В тот год последняя сгустилась мгла,
И полнясь жертвенностью отрешённой,
В котельные, вослед за Персефоной,
Камена петербургская сошла.
Там, под имперской правильной иглой,
Морей ревнительницы азиатской,
В ревнивой обездоленности братской
Пророков сонм ютился удалой.
От входа обмуровкой скрыт на часть
Был круглый стол, и кресло раскладное
Стояло, время празднуя дневное,
Запретным ложем к ночи становясь
(уставом спать не разрешалось). Там,
В зловонной утопической юдоли
Так обреченно грезилось о воле...
И рок отсчитывал дежурства нам.
2
Мне чудилось: я Молоху служу.
Гудело пламя, стоны раздавались,
Танцовщицами стены покрывались,
Подобными фигурам Лиссажу.
В любовной изнурительной борьбе
По рыхлым стенам, грязной занавеске
Живые пробегали арабески
И пропадали в отводной трубе.
Сова садилась на байпас. Геккон,
Подслеповатый красноглазый ящер,
По кафелю, цивилизаций пращур,
Отвесно шёл, к сознанью устремлён...
Язычество, неистовством полно,
Игрою упивалось ритуальной.
Его авгур, алхимик карнаваьный,
Клюкой стучался в тусклое окно.
Открыть — ворвется, старый краснобай,
Присев, щепотку соли в топку бросит
И, чуть займётся натрий, зверя просит
(как те поляне): — Боже, выдыбай!
3
Вот случай свел троих. За дверью дождь.
Один всё треплется в пылу счастливом.
А двое, в сговоре нетерпеливом,
Молчат
Вот женщина, с ней девочка, шести
Примерно лет, чуть мешкают у входа.
Что привело их в гости? Непогода?
Как будто нет, уже не льёт почти.
Вот карбонарий. За его спиной —
Барак, позёмка, пермские раздолья.
Шепнуть бы гордецу, что и неволя —
Порой не к чести сводится одной.
А этот гость — на нём уже печать
Разлуки вечной и такой внезапной,
Лицо аскета, трепет неослабный
В глазах — и как я мог не замечать?
Теперь они все вместе, у огня
Другого, у другой реки державной
Сошлись в кружок — оплакать этот давний
Вертеп, в судьбе несбывшейся родня.
4
На площади святого Марка, у
Столпа бескрылого (был зверь в починке), —
Вот где живые всплыли вдруг картинки:
Закут увидел я, лежанку ту.
Над Арно, где, слезу смахнув тайком,
Входил впервые я под свод Уффиций,
Душа опять на миг взметнулась птицей —
Куда? Туда, под крышу с гусаком.
Баварский мюнстер, что о двух главах
(и обе луковкой), Пинакотека
(где Лукас Кранах чудный и Эль-Греко),
И вдруг — задвижки масляный желвак.
Шекспировская труппа, Барбикан.
Крут горб у Ричарда, но круче норов, —
На то и Йорк! А рядом — главный боров,
Запорный клапан, роторный стакан...
В котельной, на Адмиралтейской шесть...
Уж если говорить о ностальгии,
Она — по молодости. Мы — другие.
И кто теперь на смене там? Бог весть!
5
Урания, уж точно, не у дел
Была у нас, мыслителей гонимых.
Содомский столп, беды размытый снимок
Воображеньем взвинченным владел.
И то сказать, прелюбопытный век
Нам выпал: небо миской заслонили,
Историю указом отменили,
Чуть кто почешет за ухом — побег!
Уж тут изверишься... Под Рождество
Сидит у нас компания, случалось,
Большая. Половина причащалась,
Но и другой не чуждо торжество.
За окнами — январская капель,
Во двор со звоном рушатся сосульки,
А тут — страда: Бахтин, Леонтьев, Рильке,
Закат Европы, Нострадамус, Бёлль...