Завет и тяжба. Стихи 1982-93

Колкер Юрий

Потух. Кулик неподалёку плачет.

Вещун идёт домой. Тринадцать лет

Косил он заповедную ложбину,

Двенадцать раз ни с чем Иванов день

Встречал в кустах багульника и травах.

Преобразилась местность. Не узнать

Былых угодий. Молодость прошла.

Надежды схлынули. Взошел подлесок.

В его лице — ни тени торжества.

Давно соблазны отстранив мирские,

Кладоискатель, он не хочет злата,

Любви и славы, власти и возмездья,

Ночного зелья в кузницу

не бросит

И снадобьем не злоупотребит.

Покой и воля — вот его добыча,

Единожды дающаяся в руки:

Клад редкостный, несметный, баснословный.

Сегодня он обрёл его навек.

С заветной ладанкою не страшны

Людские узы, козни и заклятья.

В свой на отшибе выстроенный дом

Он драгоценную находку вносит,

Между шалфеем, зверобоем, мятой

Ее кладёт — и москательный дух

Перешибается живым и пряным

Дыханьем ночи, тайны и свободы.

1983-93

* * *

Жалко Россию. С три короба миру она

Наобещала. Гордилась, себя не жалела.

Мойры трудились в сенях ее. С веретена

Атропос лишку отхватывала то и дело.

Лаской взяла. Намешала в канавах кровей

Вдоволь и впрок. Меж сладимых березок и елок

Русской равниной свинцовый прошел суховей —

Доски стругай да тасуй черепа, археолог.

Русскому богу прислуживал русский мороз.

Пальмы на стеклах крепчали. На празднике кущей

Грезили, ждали неслыханных метаморфоз —

И дождались. На дворе избавитель грядущий.

Жалко Россию. Пришлось ведь умом понимать

Душу ее ненасытную, пляску шальную.

Жалость — по-русски любовь. Сердолюбую мать,

Может, еще и люблю, — но давно не ревную.

6 февраля 1982 — 1990

* * *

Насос гремел. Приятель был угрюм,

Пил чай, отогреваясь понемногу,

И говорил. Индустриальный шум

Был к месту, не мешая монологу.

— Я не люблю Россию, не люблю.

Любил, да бросил. Разлюбил. Насильно

Не будешь мил. Ни Марксу, ни Кремлю,

Ни Пушкину не поклонюсь умильно.

Полжизни я не верил, что она

Мне мачеха — и, пасынок случайный,

Вздыхал: ее снегов голубизна!

Ее размах! простор необычайный!

И пышный город, где вся жизнь моя

Прошла, где русский дед мой большевичил,

Где нет мне ни работы, ни жилья, —

Не дорог мне. Долгов — сложил да вычел.

За что любить мне этот Вавилон,

Глухою, неправдоподобной злобой

Меня

баюкавший? Чем лучше он

Флоренции, к примеру? дух особый?

Пусть так: во мне обида говорит.

Но нет, и скука, не одна обида,

И честь. Зря льстится почвенник: хитрит

С ним женщина, Камена иль Киприда.

Всех чаще — Клия. Девственницы сей

Уловки до оскомины знакомы.

Советует: добро и разум сей,

И усмехается: пожнешь погромы.

Ну, и долой! Семь бед — один отъезд!.. —

...Год орвелловский выдался, унылый.

Он похоронен в Парголове. Крест

Над неказистой высится могилой.

8 марта 1984, У. Д.

* * *

Мои американские друзья,

Боюсь, не знают твердо, жив ли я.

Развеществилась наша переписка.

Нарушены воздушные пути.

Гольфстрима вброд письму не перейти.

Прощай, Нью-Йорк! Не сетуй, Сан-Франциско!

В небесную Америку влюблен,

В идею, может статься, в теорему,

Кому пишу, удерживая стон?

Не вам, счастливцы. Прямо дяде Сэму.

Америка! Отверженных мечта,

Надежда пучеглазая свободы,

Читающая будущность с листа,

Обнявшая наречья и народы...

Америка, я — пасынок земли,

Всё у меня украли, что могли,

Божась серпом и молотом воздетым.

Я — висельник, но вынут из петли

Простым кивком, одним твоим приветом.

Мне не видать тебя, не убежать.

Сожрет свинья, развеществит стихия.

Моё дитя швырнут к ногам Батыя.

Мой самый прах захочет удержать

Себя и всех предавшая Россия.

1976-78

ПЕРЕД КОНЦОМ

1

Россия... Да точно ли было?!

Густеет отчества дым.

Шагает убойная сила

По стогнам и весям твоим.

Последнюю стать напрягает

Саркомой разъятая плоть.

Все темные силы шагают

Тобою... Не с ними ль Господь?

2

Не золото, другой металл —

Пошлей и гаже всех комедий.

Строчи, Мефисто: я устал

От звона православной меди.

Устал — и русским быть стыжусь.

Возьми глаза ее пустые.

Под чем угодно подпишусь,

А только это — не Россия.

5 апреля 1984