Завет и тяжба. Стихи 1982-93

Колкер Юрий

Гладит пелёнку, подмосткам оставив паяца.

Лучшие мысли — в вагоне, набитом битком

Бедами, горестями и враждой беспредметной,

В хмурой толпе — осеняют счастливца тайком,

Голос он слышит приветливый, шёпот заветный.

И проступает в убогом и страшном быту

Нечто щемяще-прекрасное, неназывное,

Будто в подводных садах, где, ступив за черту

Жизни, блуждает Садко, вспоминая земное.

20-21

апреля 1984, 1993

К ДЕЛЬВИГУ, НА УТКИНОЙ ДАЧЕ

1

В котельной, чуть мелодия изменит,

Само уединение — не впрок.

Беда непьющему! Он плащ наденет,

Скобу откинет, станет на порог.

Вспорхни над Охтой, ноев голубок!

Воздушною волной мой лоб заденет,

И углубится, оживёт лубок,

И пастушка с принцессою поженят.

Надеждой застарелая беда

Согреется. Благословляя муку,

В зловонный склеп сквозь грязную фрамугу

Участливая явится звезда

И с нею — пыл старинного труда

И оправданье милому недугу.

24-25 декабря 1982, У. Д.

2

Как итальянец, ежедневно фугу

Писавший, чтоб не унывать, — так мы

Лазурный берег вызовем из тьмы

Затем, чтоб беса посрамить и скуку

Убить, твою ленивую науку

Явить, свидетельствовать: нет тюрьмы,

Где нам чужое нужно брать взаймы

И душу невозможно вверить звуку.

В конечном счете, всякий труд — игра.

Так и сонет — прекрасная условность,

Обряд, аптечка смысла и добра,

Бинокль. Прописанная нам духовность

Не больше — пусть уймутся доктора —

В нас к вечному возобновит готовность.

5 февраля 1983, У. Д.

* * *

Елей и мёд — нашёптывать стихи,

Внушённые своим несовершенством.

Не разумом открылся нам обряд,

Который наши внуки повторят.

Душа жива наследственным блаженством,

Где ласточка хлопочет у стрехи.Звук правильный интимен, в нём — завет

И тяжба с собеседником небесным,

Которого назвать я не хочу,

Но лишь ему последнее шепчу,

С ним пребываю в единеньи тесном

(хотя его, пожалуй, вовсе нет).

Пусть нет его — он тешит нас игрой

Таинственной, бесцельной и манящей.

Едва заслышу — и в глазах темно:

Молитвенное, жаркое руно

Течёт в душе мелодией щемящей

И вещих звезд преобразует строй.

8 октября 1982, у дома Мурузи

В

НОЧЬ СМЕРТИ ГЕНСЕКА

ВОЗВРАЩАЮСЬ В МОЮ КОТЕЛЬНУЮ

Ветер свистит, как нагайка,

Страшен в своей правоте.

Дух одиночества, чайка,

Льнёт к одичалой воде.

Видишь, туман багровеет,

Сжались теснее дома.

Девственным ужасом веет

Новая эта зима.

Где мы? Зачем эта птица

Так бесприютна в ночи?

Что с нами завтра случится?

Тише... ни слова... молчи...

Будущность, точно Джульетта,

Взявшись рукой за живот,

По снегу, в саван одета,

К нам переулком бредёт.

18 декабря 1982

ОНА И ОН

Любовь и низость, страсть и жалость,

Восторг и страх —

Всё в ней, бедняжке, уживалось,

Смущая прах.

Увлёк ее беды проточной

Густой сироп

В глубинный, чудный и порочный,

Калейдоскоп.

Меж гад морских, как Наутилус,

Она плыла, —

Но отделять не научилась

Добро от зла.

Боюсь, на том конце туннеля,

В иной стране,

Непросто будет им с похмелья

Сойтись в цене.

Когда и впрямь она крылата,

А он царит,

Лишь обоюдная расплата

Их примирит.

1 июня 1983, 1995

СТАРИК

Повинную, сухую плоть

Вот-вот разжалует Господь,

Обратно вытребует душу,

И ты сидишь полуживой

И ужас неизбывный твой

Не смеешь выплеснуть наружу.

Ты все изведал, что земля

Приуготавливает для

Своих побегов нелюбимых,

Чем клонит мыслящий тростник,

Чем гонит выкормышей книг

И чем напутствует гонимых.

Как будто не о чем жалеть.

Но нет: еще, еще болеть,

Еще терпеть и греховодить...

Сидишь, перед тобой стекло,

Пространство челюсти свело,

И ночь свои объятья сводит.

3 июля 1983

* * *

Пленница плачет, поет,

Мечется, клетку теснит.

Что, если выпорхнет? Вот

Клювом настойчиво бьет.