Завет воды
Шрифт:
— Мы никогда не голодали, Господь, никогда ни в чем не нуждались. Я не принимаю свою благословенную жизнь как должное. Но ведь вечно что-нибудь да случается, а, Господь? Каждый год приносит новые тревоги. Я не жалуюсь! Просто я мечтала, что придет время, когда мне больше не о чем будет беспокоиться. — Она грустно смеется. — Да, я знаю, что глупо рассчитывать на это. Такова жизнь, верно? Какой Ты ее и задумал. Если исчезли все проблемы, это значит, я оказалась в раю, а не в Парамбиле. Пожалуй, я выбираю Парамбиль. Будущая больница — это
Малютка Мол выздоравливает, но без Мариаммы в Парамбиле все опять идет наперекосяк — точно так же, как когда Филипос уехал в Мадрас. Как будто солнце встает не с той стороны дома и ручей потек вспять. Повсюду мелочи, напоминающие о внучке: невероятно тонкой работы вышитый портрет ее кумира, Грегора Менделя; рисунки человеческого тела, скопированные из материнского учебника анатомии. Филипос скучает даже по вибрации пола, которую ни с чем не спутаешь, — он всегда чувствовал ее ранним утром, когда дочь пробиралась под окном, убегая купаться в канале, хотя он всегда ужасно волновался. Она-то думала, что отец не знает. Большая Аммачи видит, как сын потихоньку читает вслух по вечерам, хотя некому больше его слушать.
Поди удивляет родителей, согласившись выйти замуж, как будто с отъездом Мариаммы и она готова покинуть Парамбиль. Джозеф, жених, из той же касты, работает на складе. Сначала с ним познакомился Джоппан, и ему понравилась уверенность парня, честолюбие, напомнившие самого Джоппана в юности. Джозеф намерен перебраться на Залив [226] и уже получил через посредника драгоценный «Сертификат об отсутствии возражений» — СОВ [227] . С жалованья за первый год все расходы окупятся. Письмо отца еще не успело дойти до Мариаммы в Альюва-колледж, а свадьба уже отгремела. Обиженный ответ дочери, почему ее не пригласили, напоминает Филипосу о его собственных юношеских переживаниях по поводу свадьбы Джоппана.
226
Имеются в виду арабские страны Персидского залива, куда начиная с 1960-х потянулись на работу индийцы.
227
Документ, дающий гражданам Индии право работать за границей.
Ныне, стоя у канала, Большая Аммачи видит будущее. На другом берегу на месте деревьев и кустов выстроены временные навесы для штабелей кирпичей, бамбука и куч песка. Канал расширяют, чтобы могли проходить большие баржи. Дамо что-то задерживается. Что он подумает обо всей этой суматохе? Она ждет Дамо, но просто потому что соскучилась, ей так много нужно ему рассказать.
В конце февраля, вечером четверга, погода стоит идеальная, мягкий ветерок колышет белье на веревке. Большая Аммачи сидит с Малюткой Мол на ее лавочке, вместе с дочерью созерцая неизменный вид их родного муттама.
— Попьешь горячий чай-джира, примешь лекарство и ночью будешь хорошо спать.
— Да, Аммачи. А я буду храпеть?
— Как водяной буйвол!
Малютка Мол весело гогочет.
— Но мне нравится твой храп, муули. Это значит, что моя девочка крепко спит
— В мире все в порядке, Аммачи, — повторяет Малютка Мол.
— Да, сокровище мое. У тебя ведь нет дурных предчувствий?
— Нет дурных предчувствий, Аммачи.
Что такое дурное предчувствие, как не страх перед тем, что готовит будущее? Малютка Мол живет полностью в настоящем, ей не о чем тревожиться. В отличие от дочери, Большая Аммачи, которой уже семьдесят девять, все больше погружается в прошлое, переживая воспоминания о годах, проведенных в этом доме. Ее жизнь до Парамбиля, мимолетное детство, похожа на сон, рассыпающийся при свете дня; она цепляется за края, но середина растворяется.
Этот час в сумерках перед сном — ее любимое время. Малютка Мол тихонько сидит рядом, а Большая Аммачи развязывает ленточки, расплетает и расчесывает редеющие волосы. Дочь болтает одной ногой. Ее ступни очаровательной старой куклы распухли, отечные от жидкости, лодыжки потемнели, кожа на них тонкая и блестящая.
— Я люблю свадьбы! — говорит Малютка Мол.
Мать прикидывает, есть ли связь с недавними событиями, но не находит.
— Я тоже люблю, Малютка Мол. Однажды и наша Мариамма выйдет замуж.
— А почему не сейчас?
— Ты же знаешь почему! Она учится в колледже. Медицинском.
— Ме-ди-цинском, — смакует звуки Малютка Мол.
— А потом выучится и станет врачом. Как та женщина, что помогла тебе. А вот потом она может выйти замуж.
— И у нас будет большая свадьба. И я буду танцевать!
— Обязательно! Но погоди-ка… нам ведь нужен хороший жених? Не какой-нибудь глупый мальчишка-бездельник, который только в носу ковыряться может. И не ленивая дубина, который шевельнуться не в состоянии и только командует: «Подай мне то, подай это».
— Не дубина! — Малютка Мол гогочет так заливисто, что даже закашливается. — А какого мужа мы хотим, Большая Аммачи?
— Не знаю. А ты как думаешь?
— Ну, он должен быть ростом не меньше меня, — рассуждает Малютка Мол. — И красивый, как наш дорогой малыш. (Так она называет Филипоса.) И он должен красиво ходить.
Она с трудом сползает с лавочки, но полна решимости показать. Движения, которые она изображает, так похожи на стремительную размашистую походку ее отца, и даже стопы чуть развернуты наружу, что Большая Аммачи изумленно ахает.
— Аах! Храбрый, бесстрашный парень?
Малютка Мол кивает, но продолжает ходить, потому что это еще не все, что она хотела сообщить.
— О, я поняла. Уверенный в себе мужчина, но не чересчур уверенный, верно? Он должен быть скромным, да?
— И добрым, — добавляет Малютка Мол. — И должен любить ленточки. И бииди!
— Чаа! Если он не любит ленточки, точно не годится. Но вот насчет бииди я не знаю…
— Аммачи, просто смотреть на бииди! Никаких коробочек, никаких черных жемчужинок!
Кажется, у них уже некоторое время есть слушатели: Филипос высовывается из комнаты, на носу у него очки, в руках книжка, а из кухни появляется Анна-чедети, зажимает руками рот, чтобы не рассмеяться, глядя на расхаживающую туда-сюда Малютку Мол, такое редкое в последнее время зрелище.
— Эй, вы! На что это вы глазеете? — в притворном гневе грозит публике пальцем Большая Аммачи. — Неужели мы с Малюткой Мол не можем побыть наедине? Что, в «Манораме» написали, что мы раздаем мартышкам бесплатные бананы?