Завидное чувство Веры Стениной
Шрифт:
— Какой у тебя французский! — поразилась тётя Оля. — Никогда не скажешь, что родилась на Урале.
Тётя Оля была невысокой, а Евгения в тот день как нарочно надела новые ботильоны — на небольших, но всё-таки каблуках. Вместе они выглядели достаточно нелепо для того, чтобы окружающие безошибочно принимали их за тех, кем они и были — девушку и её тетушку. Пусть и неродную.
— Ты прости, что я не звонила тебе, — каялась тётя Оля. — Я обещала Юльке, но у меня столько всего случилось, не перескажешь.
Евгения молчала. Ей поначалу и вправду нужен был в Париже если не пригляд, то добрый совет и возможность
Рассказывать о себе и о том, «что случилось», тётя Оля, впрочем, не спешила. У неё был шпионский дар слушать — делала она это так талантливо, что хотелось рассказать всё-всё-всё. Евгения пыталась вспомнить, кем работала тётя Оля или за кем она была замужем, но не смогла. А если спросить напрямую — будет невежливо. Европейская девочка Евгения очень боялась показаться невежливой.
В музей Клюни стояла небольшая очередь — сегодня здесь открылась новая выставка, «Старинные игры». Евгения любила Клюни больше других музеев. В первый парижский год она приходила сюда чуть не каждый месяц, сидела в зале Дамы с единорогом, шёпотом жаловалась ей, что холодно, одиноко и страшно. Дама считала, Евгении не стоит жаловаться: она испытывает все эти чувства потому, что живая. А вот я, говорила Дама, отказываюсь от своих ощущений добровольно. Кто-то считает, я делаю это для того, чтобы стать монахиней, но на самом деле это история о том, как человек умирает. Уходит зрение, вкус, обоняние, осязание, а последний всегда — слух…
В конце тоже было — слово.
Про «Даму с единорогом» Евгении рассказывала тётя Вера — она писала ей чаще всех, присылала длинные послания на листах с загнутым полем, — чтобы влезли в конверт. Мама обычно набирала пол-листа на компьютере, самым большим кеглем.
— Пойдёмте в Клюни, тётя Оля, — предложила Евгения, и Бакулина согласилась.
У Евгении был студенческий билет, а тётя Оля заплатила полную стоимость и заметно этим расстроилась. Как обычно, застряли в магазинчике на входе, но потом шли из зала в зал, и Евгения думала: сколько веков прошло, а здесь по-прежнему пахнет, как в бане.
— Римские термы, — покивала тётя Оля Бакулина. Она часто поглядывала на Евгению, было видно, что та интересует её куда сильнее выставленных экспонатов. Хотя экспонаты были замечательные. Шахматы Шарлеманя [60] — ладью не сдвинешь с места, такая она тяжёлая. Евгения вдруг вспомнила слово «тура» — когда они играли в шахматы с Ереванычем, он всегда называл ладью турой, а слона — офицером. А в городе Нижняя Тура жили какие-то родственники или знакомые Стениных.
60
Знаменитые шахматы, принадлежавшие, по легенде, Карлу Великому.
Или вот — египетская игра. Что-то похожее на маленький рояль, фигурки — шакалы и собаки на тонких ножках… Евгения начала было читать объяснение, дотошное, как в любом музее, но тётя Оля потянула её за рукав:
— Давай где меньше народу?
Золотую коллекцию Евгения не любила — как тётя Вера не любила ювелирку и прикладное искусство. Несчастная
61
Николя Фламель — французский алхимик, которому приписывают изобретение философского камня и эликсира жизни.
Тётя Оля слушала Евгению внимательно, ужасалась в нужных местах, кивала и поддакивала с той же чёткостью, с какой целовалась на французский манер, — но Евгения видела, что вся эта история её нимало не занимает. Ей же самой головы царей всегда казались невероятно трогательными — они были такими живыми, эти бедолаги. У одного нет глаза, у соседа — половина лица стекала, как жидкая… От третьего уцелели только глаза, лоб в удивлённых морщинах и корона, похожая на тюбетейку. Полежи-ка в земле столько лет.
— Да-да, — нервно сказала тётя Оля, — ты всё очень интересно рассказываешь, Евгения. А вот скажи, у тебя нет в ближайшее время повода съездить в Екатеринбург? В университете отпустят?
— Скоро лыжная неделя, — сказала Евгения. — Я бы и без повода съездила, а зачем?
Тётя Оля опасливо покосилась на ближнего к ним царя, но у него не было ушей. Вообще.
— Тут такая история. В общем, на меня вышел один человек — он работает с очень известным художником, Вадимом Фамилией, ты, конечно, про него слышала.
Когда тётя Оля волновалась, в её речи автоматически включался уральский говорок. Это было очень приятно, Евгения заслушалась и чуть не упустила смысл. Очнулась только на имени — Вадим Фамилия. Конечно, она знает, кто это. Фамилия написал мамин портрет, они дружили в юности.
Тётя Оля при слове «дружили» хмыкнула, но факт оспаривать не стала.
— В силу моей работы я имею дело с очень влиятельными людьми, — объясняла она, подозрительно глядя на бедного глухого царя. — Агент Фамилии попросил меня выяснить, каким образом можно передать Вере Стениной в Екатеринбург некоторую сумму денег наличными. И я вспомнила про тебя.
«Интересно, а почему не про себя?» — удивилась Евгения, но сделала это тоже — про себя. А тётя Оля очень уместно сказала в этот самый момент:
— Мне пока что не следует появляться в России, а у тебя ведь всё в порядке с документами?
Разумеется, всё было в порядке — только так и может быть у дочери королевы Хаоса. Евгения, как истинная парижанка, собирала все квитки и справки, нужные и ненужные бумажки, не выбрасывала даже посадочные талоны, что уж говорить о паспорте!
— Если ты сможешь это сделать, я буду тебе очень признательна, — сказала тётя Оля.