Зависимы сейчас
Шрифт:
Я глубоко вздохнул. Что ж, поехали.
— Модельные агентства уже пытались когда-то заполучить меня, — объясняю я. — Ты будешь дурой, если не используешь меня в своей рекламной кампании мужской одежды.
Так держать, Лорен. Назвав ее дурой — определенно поможет тебе получить работу. Господи, неудивительно, что у тебя ее никогда не было.
— Я помню это, — сухо говорит Роуз.
— Как ты вышло, что тебя хотели взять, но ты никогда нигде не снимался? — спрашивает Коннор.
—
Я издевался над агентством, тратил своё время и время других людей. Я никогда по правде не хотел быть моделью. Я все ещё не хочу, но это быстрые деньги. И это шанс для меня исправить свои прошлые ошибки. Сделать все правильно.
Коннор издает долгий свист.
— Впечатляет.
— Я тоже так думаю.
Роуз, похоже, готова заново разжечь их старый конфликт, но Коннор наклоняется и снова шепчет ей на ухо. На французском. Я не понимаю ни единого гребаного слова, но Роуз значительно расслабляется.
— Мне нужен переводчик, — шепчет мне Лили.
— Или дешифровщик.
Желательно не мужского пола. Я могу представить, как Лили возбуждается и краснеет от какого-то француза. Даже эта воображаемая фантазия заставляет меня съеживаться. Ревность — это единственное, чему я не позволю никогда разлучить нас. Но она присутствует. И мучительно разлагается внутри меня.
Наконец Роуз снова смотрит на меня.
— Модельный бизнес — это сложно, — говорит она более мягким тоном. — Идеального тела или красивого личика недостаточно. Спроси Дэйзи.
— Я знаю, — говорю я. — Но Роуз, я не собираюсь строить на этом карьеру. Мне просто нужно заработать достаточно денег, чтобы выплатить долги и встать на ноги. Вот и все.
На секунду я смотрю на Лили.
— И тебе не придётся портить свое расписание ради Лил. Я буду на съемках вместе с другими моделями. Так будет лучше.
Лили держится за пояс моих джинсов и говорит: — А что ты собираешься делать после съёмок?
Я понятия не имею. Туман моего будущего слишком густой, чтобы рассеять его.
— Будем решать по одной проблеме за раз, — говорю я.
Она понимающе кивает.
Роуз с минуту обдумывает мое предложение. А потом говорит: — Ладно.
Я радостно ухмыляюсь.
Но затем она добавляет: — Просто, чтобы внести ясность — я делаю это из жалости.
Моя улыбка исчезает.
— Можно было бы остановиться на «ладно».
Теперь ее очередь ухмыляться.
— Я знаю.
10. Лили Кэллоуэй
.
Прошло уже два дня, а у меня до сих пор не было секса. Кроме того, я утаила от Ло старые тесты, но планирую рассказать ему о них в скором времени. Просто мне нужно… сформулировать это правильно, чтобы он присоединился к моей аморальной
— Что насчёт Патрика Бомера? — я сижу, скрестив ноги, на кровати, а на коленях у меня старый темно-синий ежегодник Академии Далтона. Большие черные круги очерчивают одни лица, а поверх других я нарисовала крестики… и усы.
Я поднимаю голову и ловлю хмурый взгляд Ло в круглом зеркале над нашим комодом. Этим утром он потратил целых двадцать минут на сборы и еще десять минут на прическу. Это его первая работа в Calloway Couture. Черт, это в принципе его первая работа, и из-за этого он сходит с ума.
— С чего бы Патрику ненавидеть меня? — спрашивает он, нарочно взъерошивая более густые пряди волос.
— Ты занял первое место среди ежегодных проектов по искусству.
Ло снял пятиминутное видео о пластиковом пакете, развевающемся на ветру, что было скучно и неоригинально, учитывая, что он подчерпнул идею из фильма «Красота по-американски».
Он разворачивается и смотрит на меня.
— Что? Это не моя вина. Мой проект был чертовски хорош.
— Весь класс уснул, — напоминаю я ему. А Патрик сделал бронзовую скульптуру Аполлона, но мистер Адамс едва ли оценил проделанную работу.
— Значит он должен злиться на учителя, а не на меня.
Я молчу, потому что он прав. Учителя обращались с Ло по-особому, даже наградив его паршивое видео высшей наградой, потому что он Хэйл. Потому что его отец — мультимиллиардер с такими запутанными связями, что паук позавидовал бы паутине, которую плетет Джонатан Хэйл.
Я смотрю на экран своего ноутбука, лежащего на кровати.
— Может, он уже не злится, — добавляю я. — Он сейчас учится в Школе искусств Карнеги-Меллона.
— Откуда ты это знаешь?
— Посмотрела на Фейсбуке.
Ло стонет.
— Пожалуйста, скажи мне, что ты там не зарегистрировалась.
Ещё со времён старшей школы у нас было правило «Никаких социальных сетей». Мы слишком любим конфиденциальность, чтобы тратить ее на киберпространство.
— Нет. Я зарегистрировала тебя.
Его глаза темнеют.
— Вот, как я это вижу, — быстро тараторю я. — Если кто-то тебя ненавидит, он начнёт донимать тебя и здесь тоже, — я указываю на экран. — Это как ловушка для мух, только для подозреваемых.
Ло рискует тем, что его выглаженные брюки цвета хаки помнутся, и садится на кровать рядом со мной. Наша сетка для балдахина цепляется за его ногу, и он тихонько ругается, отмахиваясь от ткани.
— Клянусь, я порежу эту тупую хрень.
— Мне она нравится.
Даже если прошлой ночью я попалась в эти сети, словно богомол. Я иногда ворочаюсь во сне. Такое случается.