Зависимы сейчас
Шрифт:
— Каждую ночь в течение многих лет, — говорю я, — я пил до потери сознания. Алкоголь был моим снотворным.
Это было то самое средство, которое останавливало мои беспокойные мысли и укладывало меня в постель. Без него я постоянно измотан.
Эллисон спрашивает меня, почему так происходит, и я объясняю свою зависимость от алкоголя. Хотя я рассказываю ей краткие подробности, не желая сосредотачивать весь сеанс на себе. Поэтому я рад, когда Эллисон направляет свой следующий вопрос к Лил.
—
Длинная пауза напрягает воздух.
Лили взвешивает правду с ложью. Это то, что мы делаем. Мы придумываем приятную историю, чтобы скрыть боль, смягчить обиду. Мы оба так хороши в этом, что иногда даже начинаем верить в ложь. Мне страшно снова идти по этой дороге, но она очень легкая.
Она открывает рот, а потом закрывает его, неуверенная.
— Всё в порядке, — говорю я.
Даже если правда уродлива и холодна, я хочу её услышать. Я готов к тому, чтобы мы выложились до конца, до полного обнажения. Не знаю, как ещё это можно сделать.
Эллисон переформулирует вопрос, смягчая его существование.
— Это будет не первый и не последний раз, когда он скажет Вам остановиться. Сейчас самое время поговорить о Вашей реакции на ситуацию. Итак, что Вы почувствовали, Лили?
Она колеблется всего секунду.
— Мне это не очень понравилось.
Ее глаза опускаются на колени, а плечи сгибаются вперед. Она выглядит маленькой, грустной и с очень, очень разбитым сердцем.
Волна эмоций обрушивается на меня, и мне трудно вычленить каждую из них.
— И я просто... — заикается она, — ...я не хочу быть той девушкой. Той, которая умоляет о чем-то, что она знает, что не может получить. Будто я приглашаю понравившегося мне парня на свидание, а он говорит «нет», но я не слушаю и продолжаю спрашивать и спрашивать, как будто ответ будет другим. Я чувствую себя... жалкой.
Я никогда не хочу, чтобы она чувствовала себя так.
— Ты не жалкая, Лил, — удается мне сказать, горло перехватывает.
Я притягиваю её к себе и целую в макушку. Я хочу избавить её от боли, но ирония заключается в том, что я сам её вызываю.
— Я думаю, Лили, — говорит Эллисон, — Вам нужно начать понимать, что когда Ло говорит Вам остановиться, это не отказ. Это форма любви. Я знаю, это трудно понять, особенно учитывая, что вы оба делали совершенно противоположные вещи.
Лили коротко кивает. Ей будет нелегко просто поверить совету доктора Бэннинга. У меня та же проблема. Наши мозги устроены немного иначе, чем у всех остальных. Но я готов кататься на этих американских горках вместе с ней — пока мы оба не избавимся от страданий.
— Теперь давайте поговорим о ваших ограничениях и о письме, которое я прислала вам домой, — говорит Эллисон.
— Мы называем
Эллисон опережает меня.
— Вообще-то, Лили, думаю, это было отличной идеей, не читать его. Это показывает поддержку со стороны Ло и доверие с Вашей стороны. Это также дает Вам шанс расслабиться от ограничений.
— Как я могу расслабиться, если всё, о чем я могу думать, это о том, что попало в черный список?
— Если Вы его прочтёте, разве Вы не будете думать о том, какие сексуальные действия были запрещены?
Лицо Лили мрачнеет.
— Наверное.
— Предлагаю Вам, попробовать не читать его некоторое время, — говорит Эллисон. Она смотрит на свои часы. — Последнее, что я хочу обсудить, это страхи. Эти отношения новые для вас обоих, и я думаю, будет полезно, если вы расскажете друг другу о своих страхах.
Губы Лили смыкаются, и я пользуюсь возможностью начать первым. Для неё.
— Ну... — говорю я и быстро понимаю, что не продумал всё до конца. Мои страхи? У меня их много. Лили изменяет. Я пью. Мы оба трахаемся до потери сознания. — Я боюсь, что...
Лили поворачивается ко мне лицом, и я на минуту теряюсь в её глазах. Вдруг я понимаю, что боюсь всего. Потерять единственную девушку, которую я когда-либо любил. Что ее секрет узнает на весь мир и мне придётся наблюдать, как она распадается от последствий. Она и так такая маленькая и хрупкая, что-то подобное убьет её.
Но мы с Лили приняли решение не рассказывать Эллисон о сообщениях с угрозами. Это слишком опасно, когда мы не знаем, кто их посылает. И отчасти ситуация кажется новой и сырой, и говорить о ней — все равно что давить на инфицированную рану.
— Ло, — настаивает Эллисон на моем молчании.
— Я боюсь, — снова начинаю я, — что наступит момент, когда ты будешь злиться, испытывать горечь и обиду каждый раз, когда я говорю тебе остановиться, что ты поймешь, что кто-то другой может дать тебе то, что ты хочешь.
Лили мотает головой из стороны в сторону, как будто я сильно ошибаюсь. Такая реакция приятна.
— Никто другой никогда не сможет дать мне то, чего я хочу, — вздыхает она. — Я хочу только тебя.
Я держусь за эти слова, даже если мы оба знаем, что они не совсем правдивы. Она хочет трахаться. Ей нужен кайф от оргазма так же, как мне хочется утонуть в бутылке бурбона. Мне нужен прилив сил и поездка в чистилище и обратно. Мы не являемся первыми желаниями и потребностями друг друга. Я для нее на втором месте. И она для меня также.