Зависть как повод для нежности
Шрифт:
Когда они вышли в коридор прощаться, Потапов утопил ее в ворохе одежды под вешалкой.
– Мне же тебя жалко. Не могу я смотреть, как ты мучишься.
– Отпусти. А то закричу…
Полине было горько. Неужели у человека может быть такая маленькая душа, что уж и ребенку места не найдется?Как им не стыдно в этом признаваться? И почему им не жаль эту маленькую девочку, которая терпеливо, изо дня в день ждет свою маму и скучает по папе, который ее оставил без объяснений?
Но поведение лейтенанта было только разминкой. Настоящие же
Мать Полины редко выходила на связь. Считала, что так она не мешает жить. Хотя на самом деле боялась, что к ее собственным проблемам добавятся еще и дочкины.
Теперь она что-то заволновалась, напросилась в гости. К себе не звала, вообще держала дочь на расстоянии от своего молодого мужа.От греха подальше. Поля не очень красива, но молода и неопытна, может не устоять. Раз даже она, знающая умная женщина, попалась на удочку к Леониду, провинциальному адвокату, который был нанят делить имущество между ней и ее бывшим, а потом, после удачного процесса, взял и женился. Зачем брать четыре процента с отвоеванного имущества, если можно взять все сто с московской пропиской в придачу? Полин отец не скрывал иронии. Мама считала, что он попросту ревнует ее. Бывшие супруги, к тому же оба – психологи, хорошо знали больные места друг друга и проходились по ним жестко, прицельно, беспощадно, доводя Полину до отчаяния.
Когда мальчик у Полиной матери родился с синдромом Дауна, ей было уже сорок три, поэтому причину заболевания узнать было нетрудно. Ее новый муж, адвокат, взрослел и развивался, а сама она под грузом болезни ребенка старела и горбилась. А ведь еще совсем недавно была прекрасной молодой женщиной, красивее, обаятельнее дочки, да и многих других женщин.
Когда она возникла на пороге у Полины, та поняла – случилось что-то чрезвычайное.
– Полька! – кинулась с рыданиями к ней мать, волоча за собой всегда улыбчивого Стасика.
Пока мать и дочь общались как могли, дети играли вдвоем. Стасик слушался Светочку, а та учила его собирать пазлы. Задание для него было трудноватым. Но Свете нравилось, что у нее такой послушный и не очень сообразительный ученик. Сердиться на него было невозможно: он смотрел на нее с раскрытым ротиком. Девочка сразу его полюбила.
А мать на кухне шипела на Полину:
– Ты что, с ума сошла? Да зачем она тебе? Если так уж припекло детей иметь, роди от кого хочешь, растить помогу, мне все равно теперь с ребенком возиться до конца дней. Или взяла бы у меня Стасика ненадолго, я бы хоть отдохнула, – совсем по-простому предложила мама.
– Мама, Светочка у меня временно, у нее есть мать. Но пока она поживет у меня. Зря я тебе рассказала, – и с досадой кинула на стол чайную ложку, которой только что размешала сахар.
– Да это не мать, а кукушка.
– У Стасика тоже есть мама… – напомнила Поля. Она понимала с досадой, что все закончится разладом, взаимной болью. Они нуждались друг в друге и друг друга мучили.
– Я же не чужим людям предлагаю. А его родной сестре.
– Сестру никто не спрашивал, хочет она братика или нет.
– Ты нас не любишь.
– Ма, ты
– Зато у тебя теперь есть квартира. Кстати, я как раз с тобой хотела поговорить. Понимаешь, он хочет уйти. И он уйдет. Ты представляешь, что я буду делать одна с сыном в однокомнатной квартире? – нервничала мать.
– Почему однокомнатной? Она же трехкомнатная.
– Он ее разделит как дважды два. Адвокат же…
– И что ты предлагаешь? – нервно спросила Поля. Ничего хорошего от мамы она не ждала.
– Может, мы ему часть твоей квартиры отдадим? Зачем тебе двухкомнатная? А замуж выйдешь, будет у тебя своя большая квартира, а? – озвучила свой план мама.
– Мама, ты меня пойми правильно. Я не могу помочь тебе больше, чем уже помогла*.Ты хотела, чтобы я переехала к бабушке, я переехала. Ты хотела, чтобы я не мешала твоей личной жизни, я не появлялась у вас. Я не просила у тебя денег, даже когда бабушкины сбережения закончились и нам было туго. И что, прошло несколько месяцев после похорон, и ты пришла делить мою квартиру? Я только-только к жизни вернулась, людьми стала обрастать, полюбила, может, – увещевала мать Поля.
Детская обида делает непреклонными даже самых мягких людей. Потому что сильнее этой боли только смерть. Болевой порог формируется в детстве.
– Почему же я ничего не знаю? У тебя личная жизнь, а ты молчишь. Может, я бы посоветовала что-то? – ну, началось, притворяется участливой, но гнет свою линию.
– Можно подумать, тебя моя личная жизнь очень интересует.
– Конечно, интересует. А кто он? Он – москвич? – ненатурально высоким голосом спросила мать.
– Ты хочешь узнать, есть ли у него свое жилье? – поняла по-своему Полина. В ее искренность она не верила, и уже очень хотела, чтобы та ушла.
– Ну, это тоже немаловажно.
– Мама, я вас не буду знакомить, – своей твердости Поля удивилась. У Галины набралась решительности. Та вон и мужей, и любовников бросает, через океаны летает, а она что, одному человеку отпор не может дать?
– А папу? – предложила мать рокировку.
– Папу? Пока тоже. Сама разберусь.
– Я не поняла, ты что, замуж выходишь? – уже завизжала мама.
– А почему тебя это удивляет? Вы с папой сколько раз заводили семьи. А я что, должна из-за этого хранить обет безбрачия? – с обидой брошенной сироты в голосе сказала Полина.
– Нет. Но, насколько я знаю, у тебя не было серьезных кавалеров…
Мать решила расшатать ее уверенность в себе, чтобы потом продавить свои интересы.
– Мама, я выйду замуж, за кого посчитаю нужным. И вам с отцом не удастся разрушить мою жизнь еще раз, – Поля была начеку. Общение с родителями стало настоящим испытанием для нее.