Зависть

Годберзен Анна

это лишь сильнее удовлетворит Пенелопу.

— Генри? — позвала она.

Ответа не последовало, только лёгкий ветерок прижал ирландский кружевной тюль к стеклу открытой двери. Пенелопа встала, завернулась в халат и вытащила из волос оставшиеся после прошедшей ночи шпильки, бросив их на прикроватный столик из полированного орехового дерева. Она счастливо вздохнула и прошагала через всю просторную комнату. Её движения были легки и наполнены новообретенной уверенностью, потому что всего лишь за один вечер оправдались месяцы коварных замыслов, попыток найти подход и невзаимной

привязанности. Теперь они по-настоящему стали мужем и женой.

— Генри! — снова окликнула она, ступая на террасу. Он стоял к ней спиной, и на мгновение она задержала взгляд на его фигуре. Широкие плечи красиво выделялись на фоне живописных пальм, бережно подстриженных газонов, сверкающей в лучах рассветного солнца океанской глади. Она подумала, что еще рано, что от этого чудесного дня осталось ещё так много времени. Затем она шагнула вперед и положила сначала одну руку, а затем вторую на плечи Генри. — Чем сегодня займемся?

Ничего необычного в его дальнейших действиях не было. Он взял её запястья в ладонь, сначала одно, затем второе, и убрал её руки со своего тела — но сделал это очень мягко и нежно. В следующую секунду он повернулся, и по выражению его лица Пенелопа поняла, что мысленно он находится в пяти сотнях миль отсюда.

— Мы совершили ошибку, — произнес он и отпустил её руки.

Пенелопа попыталась вновь изобразить уязвимость, которая так помогла ей прошлой ночью. Приятное ощущение, которое она испытывала всего несколько секунд назад, начало исчезать, но не настолько быстро, чтобы Пенелопа могла казаться несчастной и потрясенной.

— Ты имеешь в виду…

— Всё.

Он сжал тонкие губы, словно преграждая путь возможному сочувствию, существующему в его душе.

— Но, Генри…

— Прошлая ночь, свадьба.

— …просто подумай, как хорошо нам было вместе прошлой ночью. Просто останься со мной, и нам будет ещё лучше!

Генри печально покачал головой.

— Тебе прекрасно известно, почему я на тебе женился. Автором этого замысла была ты. И силой воплотила его в жизнь тоже ты. Не стоит удивляться тому, что я не хочу иметь с тобой ничего общего. — Он отвел глаза, и Пенелопа поняла, что ему, по крайней мере, трудно дались эти слова. — Мне нужно подумать. — Он закатил глаза, глядя в розоватое небо. — Мне очень жаль, но сейчас остаться с тобой я не могу.

Когда он развернулся и вошёл обратно в комнату, Пенелопа почувствовала растущий гнев и ярость, подобную волне, которая способна утопить их обоих. Генри замер и оглянулся. Он коротко смерил её взглядом черных глаз и огорчённо произнес:

— Мне очень жаль.

Отчего-то его бережная сдержанная доброта ранила сильнее, чем пощёчина. Рука Пенелопы трогательно взметнулась к груди, но он уже отвернулся и быстрым шагом прошёл по испанскому паркету. Секундой позже она последовала за ним с уязвленной гордостью, но всё ещё относительно хладнокровным умом. Если она сможет выторговать немного времени и сведений, то худшее может и не произойти.

— Что ты намерен делать?

— Пойду в номер Тедди и оденусь там. Затем мы отправимся на рыбалку, чем изначально и

предполагали заняться в этой поездке. — Генри собирал раскиданные прошлой ночью вещи. Он просунул руки в рукава мятой рубашки и надел ботинки. Пенелопа видела, что он избегал её взгляда, и задумалась, что он боится увидеть. — А потом, когда мы вернемся в Нью-Йорк, я найду способ расстаться. Пока что я не уверен, как получится это сделать, но дальше участвовать в этой абсурдной пародии на брак я не могу.

— А как же твоя малышка Ди?

Пенелопа двинулась к нему, её голос был ужасающе высоким. Она знала, что почти визжит, но ничего не могла с этим поделать, когда то, к чему она стремилась всю жизнь, ускользало сквозь пальцы.

— А что с ней?

Теперь он посмотрел ей в глаза, и она увидела, что в его глазах плескались усталость, грусть и некая новая зрелость, от которой его взгляд казался более пронзительным.

— Если ты её так сильно любишь, то мне интересно, почему тебя не беспокоит, что произойдет, когда все узнают, как она распутничала с тобой? — Пенелопа выплевывала слова, и её губы некрасиво дергались при каждой произнесенной фразе. — Я с удовольствием расскажу им об этом, Генри.

Черный пиджак выпал из рук Генри, но он не отвёл глаз.

— Сомневаюсь, — вымолвил он. Сначала его голос звучал неуверенно, но, когда Генри продолжил фразу, окреп, и в нём зазвенела ярость. — Сомневаюсь, что к унижению, что тебя вышвырнули из особняка Шунмейкеров, ты хочешь добавить то, что твой муж никогда не любил тебя, и ещё до свадьбы в его мыслях царила другая?

Генри прервался и поднес ко рту сжатый кулак, чтобы стереть слегка выступившую во время этой отповеди слюну. Глаза Пенелопы стали еще холоднее и синее, чем когда-либо. Генри был прав. Она вздрогнула, зная, что он это заметил.

— Ты не захочешь проверять, на что я способна, Генри.

Ответа не было, и Пенелопа на секунду испугалась, что эта сцена будет продолжаться вечно. Но она наконец завершилась, когда Генри нагнулся и поднял пиджак, на этот раз успешно. Он в последний раз окинул жену суровым взглядом, развернулся и пошёл прочь.

Пенелопа нерешительно шагнула вперед, но Генри уже устремился к двери.

А потом он ушёл, оставив её одну в роскошном халате, с неубранными волосами и разрушенными мечтами о счастливой семейной жизни. Пенелопе хотелось что-нибудь разбить, но её сдержало понимание, что ни один из предметов в этой большой богато обставленной комнате ей не принадлежит.

Прежде чем злость одолела её, Пенелопа напомнила себе, что была рождена для победы, а победить с помощью истерик и вспышек гнева не получится, по крайней мере, вне стен собственного дома, и они приведут лишь к дурным ложным слухам. Но как же ей хотелось крушить всё вокруг, когда в её жизни было разрушено столь многое.

Глава 28

А как поживает та самая знаменитая дружба мисс Элизабет Холланд и миссис Пенелопы Шунмейкер? Обе дамы отдыхают в Палм-Бич, но, конечно же, никто из нас не видит, чем они там занимаются…