Завод «Свобода»
Шрифт:
Потом двери лифта разъехались и оттуда вышли, весело пихаясь, две толстячки в белых халатах. Да ну конечно, сказала одна. А те, кто живёт в Поддоне, наверно, называются «поддонки»! Нет, я серьёзно! — захохотала вторая. Если все деньги на это угробить, то, может, и не сломают…
И больше я ничего не услышал, потому что они обе улизнули в тридцать пятый цех. Они так спокойно вошли в это страшное место, и я подумал, что хорошо быть весёлым. И я решил быть весёлым и собирать шутки и анекдоты. И ещё я решил, что сейчас пойду обратно и не буду как трус мчаться заткнув уши, а спокойно себе пойду по тридцать пятому цеху, как будто я там работаю.
Но тут двери лифта опять разъехались, и на пятый этаж шагнул обезьяноватый мужчина. Ты чей, сказал он. Я ответил: здесь секретный завод, и это секрет. Мужчина засмеялся. Потом он посмотрел на часы и сказал: курс видел? Не знаю, сказал я. Балда! — сказал мужчина. Короче, на башне был? Быстрее отвечай, мне через двенадцать минут… Не был, быстро сказал я. Пошли тогда посмотрим. Мы поехали наверх. На восьмом этаже вылезли из лифта, прошли по очень чистому и невысокому коридору, а потом ещё поднялись по железной лестнице. Мужчина открыл люк и вылез на крышу. Я тоже вылез за ним.
Мы оказались
Я увидел Курс. Он состоял из огромной антенны кругло-квадратной формы. Курс тихо, молча поворачивался на длинной высокой палке. А зачем? — спросил я. Если хоть одна вражеская лодочка захочет пересечь в плохую погоду залив, отделяющий их от нас, Курс немедленно даст знать. А если это будет дружеская лодочка в хорошую погоду? Тем более. Чай поставить, пряников купить.
Мои ноги увязали в снегу. Серое небо над нами казалось розоватым. Башня с Курсом была очень высоким местом. Я увидел и Нарвские ворота, и площадь, и собор, и даже вокзал. Мы пробыли на крыше совсем недолго. Всё, пошли, — сказал мужчина. Он загнал меня в люк и отвёл обратно на пятый. На прощанье я сказал: всё-таки давайте познакомимся! Меня зовут Саша Соломаха. А вы кто? Я — Фраткин, сказал мужчина. Я сказал: очень приятно, я о вас слышал. Я бы очень хотел быть Фраткин. Или Вертер. Фраткин сказал: ого! Я тоже хотел бы быть Вертер, но я Фраткин, и на том спасибо. Пусть каждый будет собой: я — Фраткин, ты — Соломаха. Я сказал: мне не нравится моя фамилия, она от слова солома. Нет, она не от слова солома, а от слов «соло», то есть один, и «махач», то есть драка. Значит, ты — это тот, кто в одиночку может победить многих. Усёк? Усёк, сказал я.
[39. ИНТЕРМЕДИЯ]
несмотря вот будем прямо говорить на это я шёл через те же какие-то вот да как бы должности ступеньки этих лестниц, поэтому вот я не знаю набрал некую статистику, можно ли да вот эту самую структурную схему административную как вот это всё работает насколько это интересно да наверное это всё интересно особенно да но это не очень интересно // простите мне простите что к вам я не спешу последний посетитель под деревом сижу не пьётся светом тонкое осеннее вино а льётся чёрной жжёнкою осеннее вино уходят тропы дальние за границу дня и ночи опоздание не радует меня// на самом деле для меня завод это такая знаешь модель модель вот нашего государства как ни странно модель того вот знаешь как вот я не помню у ларса фон триера был один из его первых фильмов про психиатрическую больницу она называлась королевство это был телесериал я не помню он описывал эту модель общества существующую в реальности модель нашего государства в частности потому что этот завод в государстве и нам свойственны все те пороки и здесь есть социум здесь есть там бюрократия которая вот тоже собственно говоря всё ею пронизано и мы видим коррупцию потому что где бюрократия там и коррупция мы видим здесь и любовь наверное ну вот достаточно государство вот эти четыре вот как бы стены которые можно взять покрутить на столе и представить себе это общество в котором мы вот как-то и живём как ни странно я тоже замечаю ну по крайней мере мне так кажется // я человек чужой, отдельный во мне течёт чужая кровь как в трубах заводской котельной горячий ржавый кипяток все эти люди и железки мне не родные и ничьи но я иду дорогой этой и на верёвочке ключи как будто вовсе не отпетый как будто счастие включил // мы производим изделия да мы производим продукцию мы её даже поставляем нашим заказчикам которые её эксплуатируют но можно ли найти в этом смысл думаю что нет потому что эта продукция это не самолёты которые перемещают пассажиров там вот да из труднодоступных мест и не то чтобы мы были там вот да такими альтруистами наша продукция по большому счёту это оружие призванное что делать как говорится сам понимаешь поэтому учитывая что мы не в военное время живём где ну вот каждый да вот как бы впустую потраченный нами час был бы вот да подобен предательству или дезертирству мы делаем то что ну вот да никому не нужно как бы сегодня это ну вот знаешь да я и называю это музей как бы да вот военно-морской музей который да вот можно строить как бы до бесконечности но он не приносит сегодня ни доходов ни расходов ничего ну вот как бы да поэтому ну вот о чём можно говорить // мне снилась синь и сильных линий подвесы вдаль за горизонт и каплет каплет мне под ноги и в сливах косточки шумят и я иду пустой и строгий как целлофановый наждак я тру железо прикасаясь и солнца слой лежит на нём мне можно веточки не трогать они меня не прорастут и эти вышки эти русла и я их не перерасту // скажем так люди которые вот попали к нам на завод они увидя всё это не то что как бы вот это их цепляет а вот они зависают как бы здесь на какое-то время но этого время его иной раз как бы вот достаточно чтобы забыв ответить на вопрос зачем я здесь остался здесь хотя говорить что это конечно не самые правильные как бы вот методы и не самая правильная вот позиция в жизни это просто неудачники как бы те которые у нас на заводе люди с амбициями какими-то конечно не будут работать здесь как бы да вот потому что встречаются же и нормальные люди как бы вот с амбициями а я могу на эту денежку жить не могу поэтому слава богу что работники отдела кадров они себе подобных вопросов не задают и совестью по этому поводу не мучаются не нравится уходите хотя на самом деле ну вот как бы да я выйдя из такого отдела кадров я бы просто вот ушел оставил // ах если бы я мог уйти оставить то я б уже давно ушёл оставил не разбудил бы никого ушёл оставил но я и так уже уйду оставлю // я бы здесь устроил диснейленд по крайней мере приносил бы пользу и доходы на месте завода хотя бы хотя я уже присмотрел получше место у нашего концерна одно из предприятий есть такой же завод там в отличие от нас остался пионерский лагерь и они его сегодня пытаются эксплуатировать если бы туда поставить управленца диснейленд бы безусловно случился как бы да вот если бы тут была другая страна и другой народ // мне хочется шара и круглого дыма мне хочется мультиков и эскимо и всё что нельзя а нельзя ничего ничего так жить невыносимо больше сказал один и взял топор так жить
носит с собой записную книжку в виде потрёпанного библиотечного издания «Что делать» Чернышевского: корешок, обрез, обложка — всё имитировано с совершеннейшей точностью, так что когда у него спрашиваешь, что он делает с этим «Что делать», читает, что ли? — он отвечает «нет, пишу» и распахивает тебе ежедневник, километры пустых страниц, которым, однако, рано или поздно придёт конец
[40. ИНЖЕНЕР H]
АШ всегда, всю жизнь чувствовал нехватку, скудость жизненных сил, серость, узость потока, который тёк через него. Может, это оттого, что детство АШ пришлось на трудные годы, когда ели только яблоки, картошку, хлеб да капусту, а пили (кроме спирта) главным образом «пятиминутку» из чёрной смородины с водой. АШ всю жизнь был худ и невысок. Белёсые волосы стриг коротко, а после двадцати пяти начал слегка лысеть, да иного от себя и не ждал. Не досталось АШ ни отца, ни братьев-сестёр; ни приметной внешности, ни чрезвычайных талантов. Но и полной беспросветности не досталось: ни отчаяния и нищеты, ни глупости. Нет, АШ был втайне и отчасти умён, иногда и весьма чувствителен, да и неброского чувства юмора (для собственного использования, ибо АШ был скорее молчалив) ему хватало.
Впрочем, нельзя сказать, чтобы АШ из-за этой нехватки впадал в уныние. Да он вообще о таких вопросах не думал. АШ ел что дают, делал что должно, записывал решения задачек синей шариковой ручкой, хвостик которой всегда был им изгрызен, таскал на тощей спине замызганный синий рюкзак, вставал рано и завтракал в кухне, полной синих теней, ёжась от холода, бежал вниз по старой тёмной лестнице. В школе АШ не выделялся, ни в обычной дворовой, ни в математической, куда перешёл в восьмом. Всё же и совсем неприметным не был; в целом славный малый, адекватный, чёткий парень, не то чтобы такой уж тихий — обыкновенный; сунет руку — привет; в футбол — завсегда пожалуйста; разговор поддержать — вполне. Он даже входил в число десяти сильных учеников класса, в верхнюю треть: Петров, Иванов и так далее (когда учитель их перечислял, то АШ не упоминался, но всегда имелся в виду).
А нехватка? Ну, порой АШ думал: «и чего я такой тощий?» И ещё что-то похожее иногда чувствовал: что есть ещё что-то, чего могло бы быть побольше; возможность этого в себе, какие-то недоразвившиеся ростки; как если бы дальтоник вдруг увидел розово-зелёный сон, а потом проснулся и недоумевал: что это было, как называется? — но не настолько сильное чувство, а лёгкое, почти невесомое; но непрерывное, как гул, как пыль.
Потом АШ поступил в вуз, конечно, на инженера, и учился ничего так, писал своим куриным почерком конспекты; кем он будет, у него идей не возникало, он об этом не думал, где-то подрабатывал, помогал маме, а потом, на четвёртом курсе, приходит он однажды на кафедру обсуждать тему курсовой, и ему его научрук говорит: хочешь написать курсовик на заводе «Свобода», там начинают делать какой-то новый прибор, потом и диплом сможешь сделать приличный, заодно освоишься и, может, зацепишься, там инженеры нужны. Конечно, спасибо большое, — горячо поблагодарил АШ и отправился на «Свободу».
«Свобода» поразила АШ. Огромные пустые цеха, тень былого величия; по заводу его водил, конечно, не кто иной как одессит D, красноречиво простирая руку и взывая к модернизации, к новой промышленной политике, поддержке армии, Форду и Петру Великому. АШ ёжился, совал ладони-дощечки в карманы куртки и в целом энтузиазма не высказывал. Величественная и обшарпанная «Свобода» была явно не по размеру щупловатому пареньку-инженеру. И к тому же такая пустыня эта «Свобода». Здесь ведь восемь тысяч работало. А теперь тысяча. В ОКБ было восемьсот, а теперь сорок. Будущее туманно. Но, сказал D темпераментно, у нас сейчас новая разработка. Да, да. Первая за долгие годы. В нашем ОКБ. Мы её начинаем. Хочешь с нами начинать? Называется «Курс». Радиолокационная установка, будет стоять во всяких там портах, на дамбах, маяках. Очень перспективно. Конечно, спасибо, сказал АШ. И вроде как улыбнулся. Или нет. Неважно.
В общем, влился он в это ОКБ… И стал разрабатывать этот самый «Курс»… Занимался регулировкой блоков. То есть что-то, допустим, не работает, но не работает каждый раз по-разному. И почему оно не работает, предстоит выяснить АШ. Как говорится, сделать из говна конфетку… И АШ не просто влился, а увлёкся. Выяснилось вдруг, что все немыслимые знания, которыми его пичкали в вузе, на самом деле у АШ в руках и в глазах. «Курс» рос. Два года спустя его разработали и отдали на производство. Теперь АШ днями пребывал в цехах, точнее, в цеху № 19, где происходила окончательная сборка первого «Курса». Каждое утро в половину восьмого он поворачивал со Стачек на Волынкину, форсировал пригорок и в без пятнадцати уже был на «Свободе». Платили не слишком много. АШ знал, что мог бы заработать больше. Но тянуло к работе, и тоже не слишком, а слегка, ровно настолько, чтобы не уйти.