Завод
Шрифт:
Арбитр перелистала подколотые к делу документы, освежая в памяти детали, и выжидательно посмотрела на Грекова.
Тот принялся объяснять. В возвращенных из Баку приборах был общий дефект: нарушена работа датчиков. При вскрытии транзисторов обнаружили оплавленные электроды. Гадать тут не приходится. Бакинцы допустили электрические перегрузки. Датчики получены из Ростова. На них есть сертификат…
Гмыря раскрыл папку, похожую на грелку, из которой слили воду, и мягко положил на стол сертификат.
— Скажите, какие испытания проходит прибор
— Лабораторные. Все, что предусмотрено техническими условиями, — ответил Греков.
Гмыря извлек из папки акты испытаний и тем же предупредительным движением положил их на судейский стол. Арбитр внимательно перелистала акты, чуть шевеля губами. Греков смотрел на ее выгоревшие на солнце брови, завиток соломенных волос, касающийся губ. Чем-то она неуловимо напоминала Татьяну Алехину. Чуть покатые узкие плечи, ямка на подбородке…
— Меня интересует такой факт. Первые два прибора были получены бакинцами, испытаны и забракованы. Спустя неделю они получили еще два прибора и тоже забраковали, — произнесла арбитр. — Неужели печальный опыт с первыми двумя приборами сразу же не насторожил бакинцев? Маловероятно. Значит, будучи уверенными в правильности своих действий, они надеялись, что хотя бы последующие приборы будут хороши. Что вы думаете по этому поводу?
— Надо было сразу же его уволить, — сказал Гмыря.
— Кого? — не поняла арбитр.
— Хлопца, что первые два прибора испытывай. Все было бы в порядке! — Гмыря перешел в наступление.
В его голосе слышалось и уважение к арбитру, и обида за подозрение в недобросовестности. Он извлекал из папки множество справок, доказывал, что в других городах приборы работают «как часы». Больше того, наши монгольские друзья получили приборы из той же партии и прислали на завод благодарственное письмо. А Монголия и Баку… это же через дорогу…
— Не совсем, — попыталась вставить арбитр.
— Может быть, не спорю. Вам лучше знать, — торопливо согласился Гмыря. — Но обидно! Завод выполняет план. На трех международных выставках получал медали. В тридцать стран экспортируем свои приборы…
— Погодите, Василий Сергеевич, — громко прервала арбитр. — Вы не то говорите. Кстати, вы у нас частый гость. И обычно в роли ответчика. Слишком часто стали вспоминать вашу продукцию. И отнюдь не добрыми словами.
Гмыря хлопнул себя по жирным коленям и в изумлении откинулся на спинку кресла.
— Теперь я вам скажу. В Херсоне у моих соседей сына посадили в тюрьму за растрату. Кроме этого сына, у них был второй сын — профессор физики, светлейшая голова, и третий сын — народный артист. И тем не менее все говорили о них: «Это те Браиловские, у которых сын растратчик!» Никто не вспоминал за второго и третьего ребенка. Это факт из жизни. Таковы люди, товарищ арбитр. — Гмыря скорбно умолк, поджав свои толстые губы.
Греков рассмеялся. Женщина строго свела выцветшие брови, но не выдержала и тоже улыбнулась.
— Назначим экспертизу. Подайте заявление. Вы ведь знаете, как это делается?
— Или! —
Чтобы не затягивать дело, Гмыря решил составить заявление на экспертизу в соседней комнате. Тяжело дыша, он проводил Грекова до лестницы. При всей своей внешней неповоротливости Гмыря был выдающимся ловкачом и трудягой. Кроме отдела сбыта, он ведал еще и складом готовой продукции, обходясь тремя помощниками и дюжиной грузчиков. Правда, был у него заместитель, но тот занимался исключительно экспортом.
Множество шкафов в кабинете Гмыри хранили переписку чуть ли не со всеми городами страны, а постоянное присутствие суетливых, небритых командировочных — «толкачей» порой превращало его кабинет в нечто среднее между привокзальным залом ожидания и парикмахерской.
У Гмыри была своя, выработанная годами система. Придя в себя после легкого шока, вызванного реформой в промышленности, Гмыря быстро сориентировался. Если теперь все решает реализация продукции, то он, Гмыря, это использует, о чем речь? Надо лишь поддерживать добрые отношения с заказчиками. Тогда можно производить не только вполне пристойные операции с аккредитивными выставлениями, но даже заигрывать с такой скользкой, балансирующей на грани нарушения законности системой, как получение бестоварных счетов. И Гмыря ловко с этим справлялся, вызывая удивление даже у видавших виды инспекторов финотдела. Иногда, правда, на складе скапливалась морально устаревшая аппаратура, но Гмыря не унывал: страна большая, распихает.
У самой лестницы Гмыря остановился.
— Моя астма — это ваш завод. — Он привычным движением запахнул на животе полы широкого серого пиджака и добавил — Но говорят, что хорошо там, где нас нет.
Греков спустился на несколько ступенек и обернулся.
— Скажите, Василий Сергеевич, этого сына-растратчика вы сами придумали?
— Почему именно растратчика? — Гмыря насмешливо смотрел на Грекова. — А почему не сына-профессора? Или артиста?
С улицы сквозь стеклянную стену кафе Греков увидел своего главного конструктора. Лепин сидел один. Греков подумал, что в этой встрече нет ничего удивительного: суд находился в том же здании, что и арбитраж. «А вдруг он решит, что я за ним слежу», — мелькнула нелепая мысль, и Греков ускорил шаги.
В это мгновение Лепин тоже заметил главного инженера и, вскочив, замахал руками.
Зайдя в кафе, Греков попытался было объяснить причину своего появления в этих местах, но Лепин не стал его слушать.
— Как хорошо, что я вас увидел. Просто здорово, что я вас увидел, — приговаривал он, ведя Грекова под руку к своему столику, где на пятнистом пластике стыла чашка кофе, стоял пустой стакан и тарелка с нетронутым винегретом.
Усадив Грекова, Лепин убежал, но вскоре вернулся, принеся еще один стакан, тарелку с винегретом и бутерброды. Затем он задернул голубую капроновую шторку на окне, извлек из-под стола портфель и вытащил уже начатую бутылку водки.